Корни или щепки Крестьянская семья на спецпоселении в Западной Сибири в 1930-х - начале 1950-х гг 3/10

Таблица 5
Возрастная структура разных категорий сельских «лишенцев», % к итогу
Годы рождения
«Кулаки»
Торговцы и «жившие на нетрудовые доходы»
Владельцы «предприятий»
Священнослужители
«Бывшие»*
Члены семей
По всем категориям
1850-1860
1Д
3,1
1
4
0
0
1,3
1861-1870
9,7
10,4
11,3
7
28,5
2
9,2
1871-1875
6
6,3
8,2
7
21,4
0
5,8
1876-1880
10,6
14,6
7,2
22
21,4
3
10,3
1881-1885
17,2
14,6
14,4
15
21,4
1
14,1
1886-1890
21,6
20,8
19,6
15
7,1
4,1
18,2
1891-1895
11,7
13,5
18,6
18
0
2
11,6
1896-1900
13,7
13,5
11,3
7
0
9,3
12,2
1901-1905
6,3
2
6,2
4
0
12,4
6,3
1906-1917
1,7
1
2
0
0
66
10,7
* Учитывались бывшие белые офицеры, служащие полиции и жандармерии царской России.
Более четверти «кулаков» не указали в ходатайствах места своего рождения, поэтому не ясно, кто преобладал в этой категории — коренные жители или мигранты. Достоверно известно, что около трети «кулаков» являлись старожилами, родились в Сибири. Как правило, в одной деревне жили их родственники. В 1929-1930 гг. в вину «кулакам» нередко ставилась зажиточность хозяйств их дедов или прадедов. Переселенцы из центральных и западных регионов среди «кулаков» составляли 42,2 %. Более всего было выходцев из Европейской России (в основном из Центрального и Центрально-Черноземного регионов). Доля прибывших из Украины и Белоруссии достигала почти 15 %. Большая часть «кулаков» оказалась в Сибири в начале века, во время столыпинской реформы. Поскольку категория «кулаков» включала достаточно много выходцев из западных регионов, то по национальному составу она была весьма разнородной. В ней преобладали русские (83,6 %), значительную
65

долю составляли другие восточно-славянские народности: украинцы — 11,8 %, белорусы — 4,8 % (табл. 6).
Таблица 6
Структура разных категорий сельских «лишенцев» по национальности,
% к итогу
Национальность
«Кулаки»
Торговцы
Владельцы «предприятий»
Священнослужители
«Бывшие»
Члены семей
По всем категориям
Русские
83,6
87,5
87,6
81,4
78,5
88,6
84,6
Украинцы
11,8
9,3
9,3
14,8
7,1
10,3
11,5
Белорусы
4,6
1,1
3
3,7
7,1
1
3,5
Другие
0
2
0
0
0
0
0,3
До революции все «кулаки» принадлежали к самому массовому российскому сословию — крестьянству. Однако выяснить реальную социальную принадлежность этих «лишенцев» невозможно. Сами «эксплуататоры наемного труда» не только решительно опровергали свое якобы «кулацкое» происхождение, но и утверждали, что до революции были батраками, бедняками или «вечными середняками». Многие подробно описывали, что именно крайняя бедность, нужда и малоземелье заставили их переселиться из родных мест в Сибирь. Однако избирательные комиссии имели прямо противоположное мнение о социальном происхождении лишенных прав за эксплуатацию наемного труда. По мнению официальных лиц, и сами крестьяне, и их родители являлись «кулаками».
Уровень грамотности «кулаков» можно оценить как сравнительно высокий; неграмотные составляли около трети (достоверно известно, что неграмотных было 25,5 %, однако необходимо учесть еще и тех, о ком сведений нет, но которые также, вероятнее всего, являлись неграмотными). Поскольку в данной категории преобладали мужчины, то показатели корректнее сравнить с данными по мужскому населению. Так, среди взрослых мужчин Новосибирского округа в сельской местности неграмотных было 44,2 %, т. е. примерно на 13-15 % больше, чем в рассматриваемой группе, 41 % «кулаков» не оканчивали школ, но умели читать и с трудом писать (были малограмотными). Около четверти окончили до революции церковноприходские школы (табл. 7).
66

Таблица 7
Структура разных категорий сельских «лишенцев» по уровню грамотности (образования), % к итогу
Образование
«Кулаки»
Торговцы и жившие на нетрудовые доходы
Владельцы «предприятий»
Священнослужители
«Бывшие»
Члены семей
По всем категориям
Неграмотные
25,5
27,1
16,5
0
0
22,6
22,5
Малограмотные
41,1
37,5
54,6
14,8
14,2
17,5
37,5
Начальное
24,4
25
24,7
70,4
50
46,3
30
Среднее
0
3,1
0
14,8
35,7
7,2
3
Средне-специальное
0
0
0
0
0
2
0,2
Нет сведений
8,9
7,3
4,1
0
0
4,1
6,8
Большинство крестьян исследуемой группы основную часть жизни занималось хлеборобством. Для некоторых из них переселение в Сибирь, судя по ходатайствам, стало тяжелым испытанием. Многие не ожидали тех трудностей, с которыми они столкнулись на новом месте: непростые отношения со старожильческим населением, другая климатическая зона (для приехавших с Украины, из Центрально-Черноземного региона), нехватка хорошей пахотной земли, отсутствие сельскохозяйственного инвентаря и пр. Поэтому далеко не все смогли сразу адаптироваться на новом месте, некоторые работали батраками. Благодаря огромному трудолюбию и желанию работать на земле переселенцам удалось обзавестись хозяйствами. Мирное хозяйствование прервалось войнами: сначала Первой мировой, затем Гражданской. В годы Первой мировой войны 14 % будущих «кулаков» сражались на фронтах, некоторые получили увечья, попали в плен. Во время Гражданской войны служили в Красной армии 10,3 % (одного из крестьян, будущего «лишенца» П. П. Можарова даже наградили орденом Красного Знамени5), в армии Колчака — 1,4 %, участвовали в партизанском движении 4,2 %, Колыванском восстании- 1,1 %.
После окончания Гражданской войны крестьяне вернулись к своим хозяйствам, занялись землепашеством. К тому времени хозяйства пришли в упадок и, как писали сами крестьяне, только к 1923-1924 гг.
67

они начали «вставать на ноги». В 1920-е гг. некоторые землепашцы стали «культурниками». Один из крестьян Мошковского района А. А. Базуев описывал причины, по которым занялся внедрением новых методов в сельское хозяйство, так: «Во время империалистической войны мне пришлось побывать в Австрии и Румынии и познакомиться с заграничной культурой сельского хозяйства. Когда вернулся, стал развивать культуру в своем хозяйстве»6. До 1927 г., когда его впервые лишили избирательных прав, А. А. Базуев расширял и внедрял многопольный посев, испытывал новые сорта, выписывал журналы, сотрудничал с «Крестьянской газетой». Все «культурники» были лишены избирательных прав в первую очередь, уже в 1927—
1928 гг. Многие крестьяне, хотя и не являлись «культурниками», но активно участвовали в кооперативном движении. В основном они были рядовыми членами товариществ и артелей, но около 2 % из них вошли в руководство различных кооперативных организаций (чаще всего маслоартелей). Например, С. П. Денисенков сначала был председателем правления Алексеевского общества потребителей, затем работал председателем правления Алексеевского кредитного товарищества; в 1928 г. его избрали членом правления Новосибирского окружного союза сельскохозяйственных кредитных кооперативов7.
В 1920-е гг. пятая часть крестьян, впоследствии причисленных к «кулакам», занимали различные выборные должности. Чаще всего крестьяне являлись членами (председателями) сельсоветов, сельскими исполнителями, членами СККОВ или школьного совета и т. д. В 1920-е гг. некоторые крестьяне (около 7 %), работая на земле, имели дополнительный заработок — занимались различными ремеслами: пимокатным, плотницким делом, пчеловодством, извозом.
Начиная с 1928 г. часть крестьян, лишенных избирательных прав, в надежде их обрести вновь начала сокращать свои хозяйства. В 1929 г., когда были лишены прав более трети представителей группы, этот процесс стал массовым: более 40 % сельских «лишенцев» сократили свое хозяйство. Одни крестьяне (самые дальновидные) уже в 1929 г. перебирались в город к детям, покупали там дома и устраивались на работу. Другие, стремясь восстановить справедливость, чаще всего писали ходатайства в разные избирательные комиссии. Третьи пытались расправиться с председателем сельсовета (сельизбиркома), который, по их мнению, неправильно лишил их избирательных прав. Так действовали И. А. и Л. А. Абраменко из Мошковского района и в
1929 г. были за это осуждены8.
В 1930 г. крестьяне, лишенные избирательных прав еще в 1927— 1929 гг., а также в 1930 г., подверглись «раскулачиванию». Около
68

7 % крестьян рассматриваемой группы были осуждены, а их семьи высланы на спецпоселение. Остальных крестьян вместе с семьями отправили на спецпоселение, часть из них сбежала по дороге или в первый год высылки. Некоторым, скрыв свое прошлое, удалось устроиться в городах, на новых стройках.
В 1931 г. часть крестьян изучаемой группы, не попавших под «раскулачивание», продолжала вести единоличное хозяйство, но большая часть была вынуждена вступить в колхозы. В 1931-1934 гг., когда поиски «кулаков» продолжались, власти лишали избирательных прав в первую очередь крестьян, не желавших вступать в колхозы. Немало проработавших в колхозах один-два года отнесли к «кулакам». Причины причисления к «кулакам» были порой нелепыми: вспомнили всех дальних родственников крестьян, «раскулаченных» ранее, отдаленные (дореволюционные) события (например, «нанимал бо-ронволока в 1909 году»). Случались и казусы: Г. К. Еремина лишили избирательных прав за то, что он в 1928 г. якобы держал батрака; при проверке выяснилось, что это был его внук9. Из колхозов «кулаков» исключали по надуманным обвинениям, с формулировками «за вредительство колхозу», «злостное нежелание работать», «воровство»10 и т. д. Крестьян, лишенных избирательных прав в 1931-1934 гг., как правило, высылали на спецпоселение. Некоторые смогли опровергнуть обвинение в принадлежности к «кулакам». Были и те, кто смог вовремя уехать в города. Судьбы многих неизвестны.
В первой половине 1930-х гг. основная масса крестьян изучаемой группы продолжала оставаться на спецпоселении. Немногие из них по разным причинам были возвращены со спецпоселений; позже они работали в колхозах, но чаще устраивались на предприятия, в шахты, поскольку возможности вернуть конфискованное имущество у них не было.
Личные дела крестьян позволяют составить достаточно полное представление как об их семьях, так и хозяйствах, поскольку содержат подробную информацию об уровне доходности хозяйства, о наличии в нем сельскохозяйственных машин и использовании наемных работников. Для характеристики хозяйств «кулаков» мы выделили следующие показатели: число в семье едоков, работников, поголовье рабочего и молочного скота, площадь посева, наличие сельскохозяйственных машин (сдача их внаем), применение наемного труда.
Специалисты по аграрной истории неоднократно отмечали зависимость уровня крестьянского хозяйства от состава семьи, т. е. количества едоков и работников. В. А. Ильиных, например, отмечает, что «демографическая дифференциация крестьянства (различия отдель
69

ных хозяйств по размеру и составу семьи) во многом детерминировала его имущественную дифференциацию»11. В среднем в хозяйстве «кулаков» исследуемой группы были 5,1 едока и 2,23 трудоспособных работника (табл. 8,9). Считается, что примерно столько насчитывало середняцкое, но отнюдь не зажиточное крестьянское хозяйство (по данным В. П. Данилова, «хозяйство типично середняцкой группы имело 5,7 едока и 3-4 полных работника (1-2 работника, 2-3 работницы, 1-2 подростка)»12.
Таблица 8
Количество едоков в хозяйствах сельских «лишенцев» разных категорий*, %
Число едоков в семье, чел.
«Кулаки»
Торговцы и жившие на «нетрудовые доходы»
Владельцы «предприятий»
Священнослужители
«Бывшие»
Члены семей
Всего по категориям
1
0
2
0
0
7,1
4,1
1
2
1,7
9,4
3,1
14,8
7,1
7,2
4,4
3
3,4
9,4
6,2
18,5
21,4
17,5
7,4
4
12,3
15,6
9,3
11,1
14,2
9,3
11,9
5
15,2
23,9
17,5
3,7
7,1
8,2
15,2
6
20,1
9,4
24,7
29,6
14,2
5,1
16,9
7
18,3
16,7
15,5
3,7
14,2
3,1
15,2
8
14,7
6,3
10,3
14,8
7,1
1
10,8
9
6,3
2,1
5,2
0
0
0
4,3
10 и более
7,5
4,2
7,2
0
0
0
5,6
Нет сведений
0,3
1
1
11,1
7,1
44,3
7,4
В среднем на хозяйство
5,1
5,2
6,07
4,6
4,2
3,7
5,86
* Число едоков в семье учитывалось по окладным листам за 1927-1928 гг., а при их отсутствии — на момент лишения избирательных прав (высылки).
Крестьянские хозяйства, причисленные к «кулацким», были очень разными по числу едоков и работников (см. табл. 8,9). По этим
70

показателям менее трети хозяйств следовало отнести к условно зажиточным: 28,5 % хозяйств имели более семи едоков в хозяйстве, 26,1 % — трех и более работников. Встречались, конечно, огромные семьи, например, семья М. С. Аболмосова (Кочковский район) насчитывала в 1928 г. 18 едоков и 10 работников13, М. Е. Бондарева (Кочковский район) — 14 едоков и пять работников14. В основной массе хозяйств было от четырех до семи едоков (65,9 %), два взрослых работников (около 60 %).
По мнению В. П. Данилова, одного из ведущих специалистов по аграрной истории России рассматриваемого периода, «при экстенсивном характере крестьянского хозяйства посевная площадь относилась к числу основных показателей размеров его земледельческого производства»15 (хотя по его же мнению, группировать хозяйства только по этому признаку нельзя). В среднем одно хозяйство «лишенца», причисленного к «кулакам», засевало 7,9 дес; по меркам Сибирского региона это уровень середняцкого, а не зажиточного хозяйства. На середняцкое хозяйство Юго-Западной Сибири приходилось 8,2 га посева16 (7,52 дес.)17.
Таблица 9
Число трудоспособных работников в хозяйствах сельских «лишенцев» разных категорий*, %
Число работников в семье, чел.
«Кулаки»
Торговцы и жившие на «нетрудовые доходы»
Владельцы «предприятий»
Священнослужители
«Бывшие»
Члены семей
По всем категориям
1
13,5
30,2
16,7
25,9
42,9
35,1
20,5
2
59,8
59,4
65,9
55,5
42,9
17,5
53,9
00
18,1
9,4
12,4
3,7
7Д
2
13
4
5,7
0
1
3,7
0
2
3,7
5
1,4
0
0
0
0
0
0,8
6 и более
0,9
0
3,1
0
0
0
0,9
Нет сведений
0,6
1
1
ИД
7,1
43,3
7,4
В среднем на хозяйство
2,23
1,78
2,12
1,8
1,6
1,63
2,06
* См. прим. к табл. 8.
71

Хозяйствами с большой площадью посева (свыше 10 дес, т. е. таких, которые власти могли отнести к числу зажиточных), владели 23 % представителей рассматриваемой нами группы. Тех, кто засевал более 16,1 дес, было лишь 1,7 % (табл. 10), но их посев не превышал 20 дес, единственным исключением было хозяйство Т. А. Гурашки-на (Кочковский район), который в 1927 г. засевал 24 дес.18 Основная масса причисленных к «кулакам» (68,5 %) засевала от 4 до 10 дес, среди них самую многочисленную группу составляли те, кто засевал от 7,1 до 8 дес (см. табл. 10).
Таблица 10
Хозяйства разных категорий сельских «лишенцев», имеющие посевы, %*
Количество посева, дес.
«Кулаки»
Торговцы и жившие на «нетрудовые доходы»
Владельцы «предприятий»
Священнослужители
Без посева
0
8,2
1
25,9
1-2
U
11,7
14,4
14,8
2,1-3
1,7
12,9
7,2
18,5
3,1-4
5,7
15,3
7,2
7,4
4,1-5
12,4
3,5
13,4
0
5,1-6
11,2
14,1
11,3
7,4
6,1-7
ПД
5,8
8,2
11,1
7,1-8
17,2
8,2
9,3
ИД
8,1-9
8
5,2
9,3
0
9,1-10
8,6
1,2
5,1
0
10,1-12
10,4
2,3
6,2
0
12,1-16
10,9
1,2
4,1
0
Более 16,1
1,7
0
0
0
В среднем на хозяйство (дес.)
7,9
3,93
6,21
3,1
* Размер посева учитывался по окладным листам и динамике хозяйств (по наибольшему значению, зафиксированному в документах, как правило, в 1927-1928 гг.).
Как отмечает В. П. Данилов, «распределение рабочего скота как основной тягловой силы в сельскохозяйственном производстве того времени являлось одним из главных факторов имущественной и со
72

циальной дифференциации крестьянства»19. На одно хозяйство в изучаемой группе приходились в среднем 2,18 лошади и 2,07 коровы (табл. 11, 12), что в целом близко к показателям среднего сибирского хозяйства. В районах Юго-Западной Сибири на одно середняцкое хозяйство приходились 2,3 лошади и 2,8 коровы20.
Таблица 11
Поголовье рабочего скота в хозяйствах разных категорий сельских «лишенцев»*, %
Количество лошадей
«Кулаки»
Торговцы и жившие на «нетрудовые доходы»
Владельцы предприятий
Священнослужители
«Бывшие»
Без лошади
0
8,2
1
ИД
14,3
1
13,7
24,7
34
48,1
28,6
2
62,3
43,5
44,3
14,8
28,6
3
14,9
8,2
16,5
ПД
0
4 и более
8,3
1,2
4,1
0
0
Нет сведений
0,6
14,1
1
14,8
28,6
В среднем на хозяйство, ед.
2,18
1,4
1,9
1,2
1,1
* Здесь и далее количество скота учитывалось по окладным листам и динамике хозяйств (по наибольшему значению, зафиксированному в документах, как правило, 1927-1928 гг.).
Таблица 12
Количество коров в хозяйствах разных категорий сельских «лишенцев»*, %
Количество коров
«Кулаки»
Торговцы и жившие на «нетрудовые доходы»
Владельцы предприятий
Священнослужители
«Бывшие»
Без коровы
0
5,9
0
ИД
21,4
1
28,7
43,5
39,2
55,6
35,7
2
45,4
31,8
43,3
29,6
14,3
3
19,3
7
14,4
0
0
4 и более
6,3
1
2
0
0
Нет сведений
0,3
10,6
1
3,7
28,6
В среднем на хозяйство, ед.
2,07
1,3
1,6
1,1
0,9
73

Владельцы хозяйств, в которых было более двух лошадей и коров (их условно можно было бы отнести к зажиточным), в изучаемой группе составляли около четверти (более двух лошадей в хозяйстве — 23,2 %, более двух коров — 25,6 %). Среди них лишь трое имели хозяйства, в которых насчитывалось по пять лошадей, и один — шесть лошадей (И. А. Енин, Кочковский район)21. Хозяйства с пятью коровами были также редкостью; они имелись у шести «кулаков», шесть коров насчитывалось только в хозяйстве Т. А. Гурашкина (Кочковский район)22. «Кулаки» владели, как правило, двумя лошадьми (62,3 %) и одной-двумя коровами (74,1 %). В 1929-1930 гг. примерно четверть хозяйств сократила поголовье скота. Таким образом, по основным показателям (число едоков, работников, площадь посева, поголовье рабочего и молочного скота) около двух третей хозяйств, принадлежавших лицам рассматриваемой категории, относились к типично середняцким, не более трети — к зажиточным (даже с учетом, что часть скота и посева крестьяне могли скрывать от налогообложения).
Обеспеченность сложными сельскохозяйственными машинами, сдача их внаем и применение наемного труда в хозяйстве являются важнейшими характеристиками материального положения представителей изучаемой группы, поскольку именно они служили формальным основанием для лишения прав и давали возможность причислить крестьян к категории «кулаков». По статистике того времени, 68,7 % сложных сельскохозяйственных машин принадлежало крестьянам-середнякам23, потому причисление владельцев техники в разряд зажиточных крестьян был явно надуманным.
Следует признать, что хозяйства, причисленные к «кулацким», в среднем были неплохо обеспечены сельскохозяйственными машинами. Те, у кого их не было вообще, составляли 9,7 %, владевшие машинами совместно с родственниками или соседями — 43,3 %, единолично — 47 %. На одно хозяйство приходилось в среднем 1,4 сельскохозяйственной машины. Самыми распространенными машинами в крестьянских хозяйствах представителей изучаемой группы являлись конные молотилки (30,8 %), косилки всех видов (26,2 %), жнейки (25,1 %), конные грабли (8,3 %). Все остальные машины — сеялки, веялки, сноповязалки, триеры — встречались значительно реже. Тракторы и паровые молотилки не использовались в хозяйствах крестьян изучаемой группы. Конные молотилки (самые дорогостоящие машины) находились в основном в совместном пользовании.
Обвинение в сдаче машин внаем крестьяне, как правило, отвергали. Во-первых, примерно 50 % крестьян владело машинами совместно с двумя-тремя хозяйствами, что исключало возможность сдачи
74

внаем — «свое еле успевали обработать»; во-вторых, значительная часть (до 40 %) машин была произведена и куплена до революции и к концу 1920-х гг. пришла в «ветхость и полную негодность». Как заметил один из крестьян Мошковского района, «в колхоз машину не взяли за ветхостью, и я ее сдал в утильсырье, но почему-то комиссия решила, что кто-то бы ее мог взять внаем»24. Владельцы новых машин обосновывали невозможность сдачи в наем экономической нецелесообразностью — «невыгодно разбивать свою машину»25. Признавали факт сдачи в наем 7,7 % крестьян, отрицали — 83,8 %. Однако первые категорически не соглашались с суммой дохода, которую они якобы получили от сдачи сельскохозтехники внаем. Так, Ф. О. Ермилов (Черепановский район) писал, что «молотилкой заработал 4 рубля 50 копеек, а написали будто 200 рублей»26, И. 3. Кабанов (Черепановский район) признавал, что заработок от жнейки составил 5 руб., сельсовет посчитал, что его заработок составил не менее 80 руб.27 Доход от сдачи машин составлял в среднем 27 руб., а максимальный не превышал 87 руб. В 1928-1929 гг. избирательные комиссии, хотя и завышали доход от сдачи внаем машин в несколько раз, но не выходили за рамки реальных сумм (в пределах 100 руб.), однако с 1930 г. они стали записывать суммы, нередко превышавшие всю доходность хозяйств (от 200 до 800 руб.). Некоторые крестьяне в своих заявлениях пытались доказать невозможность заработать такие деньги на машинах, даже если бы они работали весь сезон. В 20 % случаев власти не обременяли себя вычислением суммы дохода от предполагаемой сдачи внаем сельскохозяйственных машин, и писали просто: «эксплуатировал машины на стороне». Более 90 % крестьян, лишенных избирательных прав за «сдачу внаем сельскохозяйственных машин», было дискриминировано без каких-либо документальных обоснований. Лишь в 7,7 % дел «кулаков» имелись карточки неземледельческих заработков или иные документы. Основная масса была лишена прав на основании свидетельских показаний или голословных утверждений руководства сельсовета, т. е. незаконно. По инструкции 1930 г., лишению избирательных прав подлежали лишь «систематически сдававшие внаем сложные сельскохозяйственные машины»28. Ни в одном из личных дел, просмотренных нами, доказательств этой «систематичности» не было.
Крестьян огульно обвиняли и в применении наемного труда. Из всей группы ни один человек не согласился с тем, что использовал постоянный наемный труд, хотя власти утверждали это в 11,5% случаев. Применение сезонного наемного труда подтверждали сами крестьяне в 34 % и категорически опровергали сам факт применения
75

сезонного наемного труда в 54,4 % случаев. При этом во всех просмотренных нами личных делах имеется лишь восемь трудовых договоров, подтверждавших срок сезонного найма. В ходе изучения дел удалось определить, что труд сезонных рабочих использовали главы не зажиточных, а небольших (в лучшем случае середняцких) хозяйств. Последние объясняли, что были вынуждены нанимать рабочую силу из-за своей инвалидности, болезни, службы в армии сына или главы семьи, занятости на выборной должности, смерти жены (мужа) и т. п. Те, кто признавал факт найма труда, в основном нанимали боронволока, поденных рабочих или няню для малолетних детей. Например, крестьянин Я. В. Колпащиков (Черепановский район) ежегодно нанимал сезонного работника, поскольку после ранения в Первой мировой войне29 был инвалидом; жена М. Ф. Кузина (Черепановский район) в 1924 г. нанимала батрака из-за отсутствия главы семьи (служил в Красной армии)30; К. П. Крисковец (Черепановский район) нанимал боронволока, т. к. «землю взяли, надо было сеять, а сына забрали в армию»31; И. Г. Малахов (Черепановский район), оставшийся после смерти жены с четырьмя малолетними детьми, нанимал на полгода няню32. Эти и другие аналогичные ситуации особо оговаривались избирательными инструкциями: крестьяне, использовавшие наемный труд в подобных случаях, не должны были лишаться избирательных прав.
Зажиточные многодетные хозяйства, где, как правило, было достаточно рабочих рук, лишь в редких случаях использовали наемный труд. Один из крестьян Мошковского района писал: «Нынче дорого нанимать батраков, своими руками в хозяйстве обходимся»33. Однако крестьяне не всегда давали правдивую информацию об использовании наемного труда, поскольку наем рабочей силы советская власть никогда не приветствовала. Нельзя отрицать, что широкое использование в деревне наемного труда было делом обыденным, однако это был скрытый найм, не фиксировавшийся документально. Ведущие отечественные специалисты по аграрной истории констатируют в этот период «массовый недоучет наемного труда благодаря сохранению его скрытых форм»34. Причем в Сибири наемный труд использовался, как считают историки, даже в большей степени, чем в среднем по РСФСР. H. Я. Гущин отмечал, что в 1927 г. в регионе доля крестьянских хозяйств, нанимавших рабочих, была в 1,8 раза выше, чем в среднем по РСФСР35. В том же году к найму рабочих на срок в два месяца и более в крае прибегали, по мнению В. П. Данилова, 81,3 % зажиточных хозяйств36. Наем рабочих рук официально фиксировался крайне редко, поэтому сельсоветы испытывали трудно
76

сти при сборе документальных доказательств. Крестьяне лишались прав при отсутствии документальных подтверждений, все обвинения строились на свидетельских показаниях.
Крестьянам, причисленным к категории «кулаков», было достаточно сложно восстановиться в избирательных правах. К середине 1930-х гг. были удовлетворены лишь 30,2 % их ходатайств. Во многих заявлениях крестьян сквозила обида на советскую власть, высказывались обвинения в том, что их обманули. Один крестьянин (Черепановский район) писал: «Сначала советская власть сказала расширяйте посев, развивайте свое хозяйство, а потом лишила избирательных прав, да если бы я знал, что мне дадут позорную кличку лишенца разве бы я стал работать от рассвета до заката?»37 «Давали награды на выставках, — писал другой крестьянин-культурник (Мош-ковский район), — был уважаемым человеком, все спрашивали совета, а теперь сказали, что кулак, выходит, прав был тот бездельник, что лежал на печи и ничего не делал, он — бедняк, его превозносит советская власть»38. Оказавшись «лишенцами», крестьяне находили этому разные объяснения: «Советская власть понаобещала с три короба, а выполнить не может, вот и нашли козлов отпущения — кулаков» , «В деревне 78 дворов, надо было кого-то лишить прав, вот и решили, что я больше всего подхожу»40. Изменение своего гражданского статуса люди часто объясняли сведением личных счетов, местью, плохими отношениями с представителями власти, соседями и т. п.
Владельцы сельскохозяйственных «предприятий». К какой категории «лишенцев» относились владельцы сельскохозяйственных «предприятий»? Пунктом «б» ст. 65 Конституции РСФСР 1918 г. лишение прав «лиц, живущих на нетрудовой доход, как-то: проценты с капитала, на доходы с предприятий». Но можно ли относить к этой категории владельцев мельниц, крупорушек, маслобоек? Будучи хозяевами предприятий, где должен был применяться наемный труд, они могли лишаться прав как «лица, прибегающие к наемному труду», т. е. по ст. 65, п. «а» Конституции РСФСР 1918 г. Но четких указаний в отношении владельцев таких предприятий избирательные инструкции до 1926 г. не давали. Разработчики инструкции 1926 г. ввели в ст. 15 формулировку об «отдельных категориях граждан, которые не могут пользоваться избирательными правами». В п. «б» ст. 15 интересующая нас группа оговаривалась особо: «Земледельцы, имеющие наряду с земледельческим хозяйством собственные или арендованные промысловые и промышленные заведения и предприятия (мельницу, крупорушку, маслобойку и т.п.), ведущиеся с применением постоянного или сезонного наемного труда»41. В 1930 г.
77

эта категория была причислена к «кулакам». В Положении о едином сельскохозяйственном налоге от 23 февраля 1930 г., принятом постановлением ЦИК и СНК СССР, наличие в хозяйстве мельницы, крупорушки, маслобойни, шерсточесалки и т. д. являлось признаком «кулацкого» хозяйства42.
Как уже отмечалось, грань между категориями «эксплуататоры наемного труда», владельцы «предприятий», «живущие на нетрудовые доходы», и «торговцы» была тонкой. Владельцы сельскохозяйственных «предприятий» представляли своего рода промежуточную категорию между «кулаками» и владельцами промышленных предприятий. Следует, однако, иметь в виду, что сельскохозяйственные «предприятия», учитывая их размеры и получаемый доход, нельзя в полной мере считать предприятиями.
В изучаемой нами группе сельских «лишенцев» владельцы сельскохозяйственных «предприятий» составляли 14,3 %. В ходе избирательной кампании 1926/27 гг. утратили гражданские права 6,2 % представителей этой категории, в 1928 г. — 44,3 %, в 1929 г. — 33 %, в 1930 г. - 10,3 %, в 1931 г. - 4,1 %, в 1932 г. - 1 %, в 1934 г. - 1 %. По сути, еще в 1920-е гг. избирательных прав лишили всех, кто имел хотя бы небольшую долю в сельскохозяйственном «предприятии». В 1930-е гг. лишали прав за владение «предприятиями», выдуманными избирательными комиссиями. В группу владельцев «предприятий» включали крестьян, катавших валенки, приписывая им владение пимокатными мастерскими, или имевших сепаратор — как хозяев «маслобойных заводов» и т. д.
Среди «владельцев», в отличие от большинства категорий сельских «лишенцев», не было ни одной женщины. Хозяевами мельниц, крупорушек, шерсточесалок являлись исключительно мужчины. В целом по основным изучаемым социально-демографическим характеристикам владельцы сельскохозяйственных «предприятий» мало отличалась от «кулаков». Обе категории были близки по возрастному составу. Среди владельцев сельскохозяйственных «предприятий» преобладали люди среднего возраста — 63,9 %, хозяева старше 50 лет составляли 27,7 %, до 30 лет — 8,2 % (см. табл. 5).
Можно было бы предположить, что среди «владельцев» было больше, чем среди представителей других категорий, сибиряков не в первом поколении, ведь чтобы построить мельницу или другое «предприятие», нужен капитал, чем не могли похвастать бедные переселенцы. Однако среди указавших место своего рождения коренные жители составили около трети, т. е. не больше, чем среди «кулаков». В данной категории, как и в других, наибольшую долю составляли выходцы из
78

Европейской России (29,8 %) и западных регионов (из Украины — 10,3 %, Белоруссии — 3 %) страны. Следует отметить, что примерно 25 % «владельцев» не указали места своего рождения, поэтому нельзя точно определить, кто преобладал в этой группе — старожилы или мигранты. По национальному составу данная категория мало отличалась от других категорий «лишенцев». Преобладали русские — 87,6 %, украинцы составляли 9,3 %, белорусы — 3 % (см. табл. 6).
Категорию «владельцев» представляли выходцы из самого массового дореволюционного сословия — крестьянства. Их реальное социальное положение до революции неизвестно. Применительно к «владельцам» власти категорически настаивали на формулировке «исторически богатый», имея в виду, что они и ранее являлись зажиточными крестьянами. Однако «владельцы», по их же утверждению, обзавелись «предприятиями» в годы советской власти и вообще являлись середняками или даже бедняками.
Уровень грамотности этой группы был более высоким, чем у представителей других «крестьянских» категорий. Так, среди «владельцев» неграмотные составляли 16,5 %, тогда как среди «кулаков» и торговцев — около 25 %. Большая часть «владельцев» просто имела навыки чтения и письма. Начальное образование получили 24,7 % (см. табл. 7).
На протяжении рассматриваемого периода хозяева сельскохозяйственных «предприятий» занимались тем же трудом, что и обычные крестьяне. До революции, судя по ходатайствам, все они трудились на земле, часть переселенцев до тех пор, пока не обзавелась собственным хозяйством, работала по найму. Лишь пятеро владели мельницами еще до революции. С началом Первой мировой войны «владельцы», как и другие крестьяне, оказались на фронте (12,4 %). В Гражданской участвовали 17,5 % представителей данной категории. Трудно сказать, каким было доминирующее отношение этой группы крестьян к новой власти в 1917-1920 гг. Как утверждали позже сами «владельцы», они поддержали ее, хотя избирательные комиссии обвиняли их во враждебном отношении к советам с самого начала. Власти подозревали «владельцев» в «контрреволюции» значительно чаще, чем всех остальных крестьян, и здесь логика власти очевидна: раз крестьянин богатый, значит должен выступать против советской власти. Действительно, среди «владельцев» численность служивших в армии Колчака и участвовавших в Колыванском восстании была больше, чем среди других «крестьянских» категорий. Однако все не столь однозначно. Среди «владельцев» воевавшие на стороне армии Колчака составляли 5,1 %, участники Колыванского восстания — 4,1 %,
79

при этом в Красной армии служили 12,4 % из них и участвовали в партизанском движении 4,1 %. Поэтому говорить, по меньшей мере, о резком неприятии советской власти «владельцами» не приходится.
После окончания Гражданской войны «владельцы» вернулись к своим хозяйствам. Именно в этот период большинство обзавелось мельницами, маслобойнями, шерстобитками и прочими «предприятиями». В годы нэпа 12,4 % «владельцев» занимали различные выборные должности. Свое не очень активное участие в общественной жизни преобладающая часть представителей этой категории объясняла постоянной занятостью на мельнице или другом «предприятии».
Во второй половине 1920-х гг. владельцы сельскохозяйственных «предприятий» в основной массе были лишены прав. В 1928-1929 гг. у них конфисковали имущество (одно- и двухпоставные мельницы и часть другой недвижимости). Не дожидаясь дальнейшего развития событий, некоторые «владельцы» распродали оставшееся имущество и предпочли уехать в город. Пытаясь устроиться на заводах или стройках, они столкнулись с проблемами, поэтому стали работать извозчиками, плотниками и т. д. Как ни парадоксально, но конфискация «предприятий» в конце 1920-х гг. спасла часть «владельцев» от тюрем и спецпоселений. «Владельцы», оставшиеся в деревнях, в 1930 г. первыми попали под «раскулачивание». Очень многих представителей этой категории арестовали, а их семьи выслали на спецпоселение (затем глав семей отправили из лагерей в спецпоселки для соединения с семьями); некоторых выслали вместе с семьями. Такая же участь ожидала всех «вновь» выявленных «владельцев» в 1930-е гг.
До 1928 г. в одном хозяйстве «владельцев» в среднем было 6,07 едока и 2,12 работника; они засевали 6,21 дес, имели 1,9 лошади и 1,6 коровы (см. табл. 8-12). Таким образом, это были типично середняцкие хозяйства43. Они достаточно сильно различались: 16 % хозяйств имели лишь одного взрослого работника, 28,9 % засевали менее 4 дес, 39,2 % владели одной коровой и 34 % — одной лошадью. Однако большинство хозяйств «владельцев» нанимало двух взрослых работников (66 %), засевало в среднем 4,1-10 дес. (60,8 %), имели две коровы (43,3, %), две лошади (44,3 %). Среди них были и более зажиточные хозяйства: 12 % имели трех и 1 % — четырех работников, 16,4 % — трех коров и более, 20,6 % — трех лошадей и более, 10,3 % засевали свыше 10 дес. Для многих владельцев сельскохозяйственных «предприятий» (особенно небольших или находившихся в совместной собственности), основным являлся доход от сельского хозяйства. Однако имелись хозяйства, благосостояние которых отражали не только размер посевной площади или число коров и лошадей. Для
80

определения уровня их состоятельности было важно выяснить размер получаемого ими дохода от «предприятий».
В группе «владельцев» преобладали мельники — 63 %, хозяева шерсточесалок и кожевенных «предприятий» составляли по 9,3 %, маслобоек (маслобойные заводы) — 8,2 %, крупорушек, кирпичных заводов, смолокуренно-скипидарных производств — по 2 %, пимокат-ных мастерских — 3 %; 1 человек владел паточным заводом. При этом 64 % владели «предприятиями» единолично, а 36 % — совместно.
Доходы от сельскохозяйственных «предприятий» у большинства крестьян были небольшими, и их можно считать скорее дополнительной, а не основной статьей дохода. Так, 59 % имели доход от «предприятий» менее 500 руб., в т. ч. 5 % — до 100 руб., 36,1 % — от 101 до 300 руб., 19,6 % - от 301 до 500 руб. около 25 % - от 501 до
1 тыс. руб., в т. ч. 9,3 % - от 501 до 600 руб., 7,2 % - от 601 до 700 руб.,
2 % - от 701 до 800 руб., 3 % - от 801 до 900 руб., 2 % - от 901 до 1 тыс. руб. Больше 1 тыс. руб. дохода получали немногие «владельцы» — 6,2 %, при этом всего у четырех мельников доход составлял ок. 1,5 тыс. руб. Например, двухпоставная мельница М. С. Крутских (Черепановский район) приносила дохода 1 420 руб.44, мельница О. И. Кузнецова (Черепановский район) — 1 440 руб.45 В 1927 г. самый большой доход (3 530 руб.) в изучаемой группе получил от своего маслодельного завода Ф. В. Кияница (Кочковский район)46. Доход 9,3 % «владельцев» неизвестен, возможно, из-за стремления приписывать или значительно завышать показатели доходов владельцев «предприятий».
Одним из оснований для лишения избирательных прав выступало применение наемного труда на «предприятии». То, что на «предприятии» (в основном на больших мельницах и маслобойных заводах) постоянно использовали наемный труд, признавали 11,3 % «владельцев». Категорически отвергали обвинение в этом 14,4 % «владельцев», признавали, что привлекали на свои «предприятия» сезонных рабочих — 21,6 %, отрицали даже временный найм — 18,6 % (они утверждали, что работу выполняли силами своих семей). Не использовали наемный труд 8 % «владельцев», о трети других «владельцев» в делах сведений нет. Примерно половина «владельцев» признавала применение наемного труда от нескольких дней до лет. Многие мельники писали, что не могли обойтись без наемных рабочих по «природным» условиям (затопило мельницу или, напротив, высохла река и т. п.). О. И. Кузнецов (Черепановский район) в ходатайстве указывал: «Нанимал работников по необходимости, поскольку подтапливало берег и его нужно было укреплять»47. И. В. Космынин (Черепановский
81

район) отмечал: «Нанимал рабочую силу из-за того, что река высохла, и было нужно делать запруду»48.
При причислении крестьян к «кулакам» власти иногда сомневались в правильности своей оценки уровня их достатка, но что касается «владельцев», их уверенно связывали с зажиточными хозяйствами. Однако по размеру дохода хозяйства около половины «владельцев» были середняцкими. Приведем характерный пример «семейного предприятия». Пятеро братьев Мазаловых в Кочков-ском районе в наследство от отца получили мельницу, доля каждого составляла пятую часть, младший брат уехал в город учиться еще в
1926 г. и передал свою долю старшему брату, в результате доход каждого из владельцев составлял от 110 до 220 руб. Хозяйства братьев, за исключением старшего, относились к маломощно-середняцким. Суммарный доход в хозяйствах (от сельского хозяйства и мельницы) Мазаловых колебался в пределах 267-487 руб.49, т. е. они не попадали в группу зажиточных50.
Восстановиться в избирательных правах владельцам сельскохозяйственных «предприятий» было значительно сложнее, чем «кулакам» или торговцам. Власти были уверены, что их хозяйства — зажиточные, и переубедить их в обратном в конце 1920-х гг., а тем более в 1930-е гг. было невозможно. Всего удалось восстановиться 9,7 % «владельцев», в частности, в Мошковском районе, где либеральнее всего относились к этой группе, — 17 %, в Кочковском районе — 10,7 %. В Черепановском районе не восстановили ни одного «владельца» (см. табл. 4).
Торговцы, торговые посредники. В 1920-1930-е гг. торговцы представляли одну из самых многочисленных категорий сельских «лишенцев». В 1925 г. в целом по стране она составляла 33,5 %, в 1927 г. ее доля сократилась до 18,5 %, а в 1929 г. — до 15,3 %. В 1931 г. в связи со значительным ростом категории «эксплуататоры наемного труда» доля торговцев снизилась до 10,8 %51. В Сибирском крае она была несколько ниже, чем в среднем по стране и РСФСР, и составляла в
1927 г. - 14,8 %, в 1929 г. - 6,9 %52.
Живших на «нетрудовые доходы» было всего 11 чел., поэтому мы сочли возможным включить их в группу торговцев. К жившим на «нетрудовые доходы» власти причисляли лиц, державших постоялые дворы и сдававших дома (комнаты). Последние жили (или имели собственность) в основном в населенных пунктах, расположенных рядом с городами (Черепановский и Мошковский районы).
В изучаемой группе сельских «лишенцев» торговцы и жившие на «нетрудовые доходы» составляли 14,1 %. Всех торговавших по
82

патентам, имевших лавки лишили прав еще в 1920-е гг. (68,7 %) (см. табл. 1). В 1930-1931 гг. «лишенцами» стали еще 24 % лиц, торговавших либо в отдаленном прошлом, либо непродолжительное время. Однако в личных делах и у тех, и у других отсутствовало документальное подтверждение фактов торговли. В 1932-1934 гг. выявили и лишили прав еще 7,3 % торговцев, вероятно, по надуманным и ложным обвинениям.
В сельской местности, как и в городе, категория торговцев была достаточно разнородной. Почти все сельские торговцы и жившие на «нетрудовые доходы» трудились в сельском хозяйстве, это был основной вид их деятельности. Торговлей они занимались временно или от случая к случаю. Некоторые, хотя держали подсобное хозяйство, но основной доход получали от торговли. Занимавшихся торговлей до революции в изучаемой группе оказалось немного (11 %). Основная масса начала торговать в годы нэпа (69,4 %), лишь 16,5 % занимались этим до 1929-1930 гг. Предпринимателей с дореволюционным опытом, продолживших торговлю и после революции, было всего трое.
В отличие от города, в сельской местности торговцев представляли в основном мужчины, лишь две женщины были лишены прав вместе с мужьями за совместную торговлю, и еще четыре оказались в этой категории за получение «нетрудовых доходов» от сдачи жилья в наем.
По возрастному составу представители рассматриваемой категории практически не отличались от «кулаков» и «владельцев». Среди торговцев также преобладали люди среднего возраста: те, кому в 1930 г. было от 31 до 49 лет, составляли 62,5 %. Представителей старших возрастов здесь было несколько больше, чем среди «кулаков» и «владельцев» (34,5 против 27 %). Сельская молодежь явно не стремилась заниматься торговлей, доля молодых людей (18-30 лет), лишенных прав за торговлю, не превышала 3 % (см. табл. 5).
Место своего рождения не указали 22,9 % торговцев. Поэтому определить соотношение переселенцев и коренных жителей Сибири не представляется возможным. Среди торговцев, указавших место рождения, 31,3% составляют сибиряки, 31,2% — мигранты из европейской части страны. Более всего выходцев было из Центрально-Черноземного региона (12,5 %) и Поволжья (7,3 %), а также приехавших из западных регионов (11,4 %).
Среди торговцев, как и среди представителей других категорий сельских «лишенцев», превалировали русские — 87,5 %. Примерно десятую часть составляли украинцы (9,3 %) и белорусы (1,1 %) (см. табл. 6). Зафиксированы татарин и чех. Последний попал в Си
83

бирь во время Гражданской войны, продолжая оставаться поданным Чехии, он отказался принять гражданство СССР, женился и поселился в Мошково53.
Почти все лишенные избирательных прав за торговлю и нетрудовые доходы по сословной принадлежности до революции относились к крестьянству. Выяснить их настоящее социальное положение невозможно из-за неполноты сведений.
Поскольку занятие торговлей предполагает умение писать и знание основ математики, можно было бы предположить, что грамотных в категории торговцев должно быть больше, чем в других «крестьянских» категориях. Однако, как и в категории «кулаков», около трети торговцев были неграмотными, умели читать и писать 37,5 %, имели начальное образование 25 % и среднее — 3 % (см. табл. 7).
Рассматриваемая категория была разнородной по занятиям. В ней следует выделить прежде всего крестьян, которые и до, и после революции трудились главным образом в сельском хозяйстве. В 1920-е гг. крестьяне в силу разных причин, как правило, непродолжительное время занимались торговлей. Это была мелкая или мельчайшая торговля продуктами. Заняться торговлей сельских тружеников заставляло тяжелое материальное положение или стихийное бедствие. А. С. Еремин (Черепановский район) в ходатайстве писал: «Был вынужден заняться торговлей, поскольку лошадей украли, а хлеб то высохнет, то вымерзнет»54. Ему вторил Н. П. Михайлутин (Черепановский район): «...никогда не занимался торговлей, но был вынужден ею заняться, поскольку погиб весь урожай»55. «Получил ранение на германской войне, — указывал К. А. Седелев, — заниматься сельским хозяйством не мог, начал небольшую торговлю, по состоянию здоровья тоже не смог, держал в 27-28 годах постоялый двор»56. На протяжении 1920-х гг. зажиточные крестьяне, продолжая заниматься сельским хозяйством от случая к случаю, торговали (в основном мясом) на рынках. К концу десятилетия они свернули торговлю.
Среди сельских торговцев были и те, кто занимался торговлей (в основном держали винные, бакалейные лавки) до революции. Однако после революции их трудовая деятельность была связана только с сельским хозяйством. Отдельные предприниматели, правда, продолжали заниматься торговлей и в 1920-е гг. Они, как правило, имели несколько лавок в разных деревнях, нанимали продавцов. В. Е. Аб-ламский (Мошковский район) до революции владел постоялым двором, занимался винной торговлей, имел четыре лавки, в годы нэпа он вернулся к торговой деятельности, но уже в меньших масштабах57. К концу 1920-х гг. все эти лица прекратили занятие торговлей.
84