Корни или щепки Крестьянская семья на спецпоселении в Западной Сибири в 1930-х - начале 1950-х гг 8/10

Таблица 18
Динамика рождаемости спецпереселенцев, 1932-1940 гг.
Год
По Западной Сибири*, %о
По выборке, %0
1931/32
15,0
5,4
1933
24,4
18,7
1934
17,7
11,4
1935
22,4
21,0
1936
22,0
22,1
1940
30,7
21,0
* Подсчитана по данным сводной статистики ОСП-ОТП ГУЛАГ ОГПУ-НКВД // Земское В. Я. Спецпоселенцы в СССР. 1930-1960. М., 2003. С. 22-25, 36-41.
Тем не менее, информация, содержащаяся в личных делах спецпереселенцев, позволяет определить несколько важных демографических показателей, расчет которых по данным совокупной статистики ОГПУ-НКВД невозможен. К их числу относятся возрастные коэффициенты рождаемости и возрастная структура смертности спецпереселенцев. Определенные нами коэффициенты рождаемости женщин-спецпереселенок фертильного возраста в 1936-1940 гг. (табл. 19), когда половозрастная структура населения спецпоселков была близка типичной для сельской Сибири того же периода, указывают на трансформации традиционного для крестьян демографического поведения. Доминирование в структуре рождаемости женщин в возрасте от 25 до 39 лет, на наш взгляд, свидетельствует об откладывании браков как способе снижения рождаемости. Данная практика, которая во многом являлась реакцией на тяжелые условия жизни, противоречила характерному для крестьянской культуры демографическому поведению, которое было направлено на компенсацию общей и особенно детской смертности за счет высокой рождаемости. Суммарный коэффициент рождаемости спецпереселенцев в 1936-1940 гг. составил 3,2 ребенка на одну женщину. Современные исследователи полагают, что эти процессы, характерные для всего населения страны в конце 1920-х — 1940-е гг., являются одним из свидетельств перехода российского общества к новому этапу развития. Но, поскольку причина данных изменений была связана не столько с эволюцией социальных и экономических отношений, сколько с глубоким кризисом, то их последствия оказались весьма противоречи
230

выми и не соответствовали насущным требования развития общества и экономики страны43.
Таблица 19
Среднегодовые половозрастные коэффициенты рождаемости спецпереселенцев, 1936-1940 гг.
Возрастная группа
Коэффициент рождаемости, %0
15-19 лет
4,5
20-24 года
46,2
25-29 лет
161,0
30-34 лет
141,7
35-39 лет
136,4
40-44 лет
75,9
45-49 лет
69,6
При сокращении рождаемости детская смертность в спецпоселках составила в 1931-1950 гг. величину, сравнимую с долей умерших в возрасте старше 50 лет: 37,4 (в т. ч. дети до 5 лет — 21,9 %) и 40,1 % соответственно. Тем не менее, постепенная стабилизация экономической и медико-санитарной ситуации наряду с изменением возрастной структуры населения спецпоселков к концу существования системы спецпоселений уменьшила долю детской смертности (рис. 3).
Рис. 3. Динамика возрастной структуры смертности спецпереселенцев,
1931-1950 гг.
231

Полагая, что судьба семьи на спецпоселении, стратегия и тактика поведения ее членов во многом зависели от ее размера и половозрастной структуры, мы выделили четыре группы семей, состав которых определял особенности их адаптации на спецпоселении и специфику изменения демографических характеристик. Первая группа состояла из одиночек, вторая — из 2-3 чел., третья — из 4-6 чел., четвертая — из 7 человек и более. Изменение доли каждой из этих групп в период пребывания на спецпоселении отражено в табл. 20. Внутри групп при необходимости мы выделяли подгруппы.
Таблица 20
Распределение крестьянских семей по размеру
Состав семьи, чел.
1931 г.
1935 г.
1940 г.
1945 г.
1950 г.
семей
%
семей
%
семей
%
семей
%
семей
%
1
6
2,4
6
2,6
8
3,6
9
4,0
8
3,6
2-3
76
30,4
78
33,3
51
22,7
59
26,2
52
23,1
4-6
131
52,4
124
53,0
125
55,5
124
55,1
124
55,1
Более 6
37
14,8
26
11,1
41
18,2
33
4,7
41
18,2
Всего
250
100
234
100
225
100
225
100
225
100
Первая группа оказалась наиболее нестабильной: из шести высланных одиночек уже к 1941 г. не осталось ни одного: трое бежали, из них один был арестован, двое переданы на иждивение, один умер. Средний возраст представителей этой группы на момент высылки составил 45 лет, пожилых людей насчитывалось 33,3 %, в 1933 г. их доля увеличилась до 66,7 %. В 1935 г. в этой группе был заключен один брак и рожден ребенок, но в 1939 г. эта семья бежала. Одиночки, которые фигурируют в данных за 1941-1950 гг., — это результат распада больших семей.
Во второй группе семей мы выделили три подгруппы:
- первая (А) включала молодые семейные пары. Эти люди, чей возраст на момент высылки не превышал 40 лет, либо не имели детей, либо имели одного ребенка, как правило, не старше 10 лет;
- вторая (Б) состояла из семейных пар в возрасте старше 40 лет на момент высылки с уже достаточно взрослыми детьми или без них;
- третья (В) представлена неполными семьями. Соотношение между этими подгруппами на момент высылки было
таковым: А — 34 семьи (44,8 %), Б — 33 семьи (43,4 %), В — 9 семей (11,8%).
232

Подгруппа А обладала наибольшим потенциалом роста: ее численность в 1931-1950 гг. увеличилась на 65 % — с 92 до 152 человек, наиболее высокие темпы роста пришлись на 1935-1940 гг., 30 семей за время пребывания на спецпоселении «перешли» в категорию средних и больших. На протяжении всего периода ссылки доля пожилых людей в составе данной подгруппы оставалась значительно ниже среднего показателя (см. табл. 16), максимального значения она достигла в 1950 г. и составила 2,6 %. До 1935 г. включительно доля детей в составе подгруппы была менее 30 %, в 1936-1945 гг. она составляла более 40 %, снизившись до 39,5 % к концу пребывания на спецпоселении.
Численность подгруппы Б за время пребывания на спецпоселении, напротив, уменьшилась на 8 % (с 87 до 80 человек). Большая доля пожилых людей (ок. 5 % на момент высылки и 35 % к концу пребывания на спецпоселении) оказала влияние на структуру убыли: на иждивение было передано 10 человек (11,5 % от первоначальной численности подгруппы), умерли 8 чел. (9,2 % от первоначальной численности). Отсутствие малолетних детей облегчало побеги для спецпереселенцев данной подгруппы: по документам личных дел, за время пребывания на спецпоселении бежали 8 чел. (для сравнения, в подгруппе А — 5 человек, что составило чуть более 5 % от первоначальной численности подгруппы А).
Численность подгруппы В была достаточно стабильной, уменьшившись в 1931-1950 гг. с 23 до 22 человек. Невысокий естественный прирост численности компенсировался низким процентом убыли, что объясняется преобладанием детей и людей среднего возраста (в первые 10 лет пребывания на спецпоселении дети в подгруппе составляли 55 %; до 1936 г. не было пожилых людей, в последующие годы их доля равнялась 5-9 %). Почти четверть первоначального состава бежала, при этом в отличие от подгруппы Б, в которой беглецами становились в основном отдельные члены семьи, прежде всего подросшие дети, в подгруппе В побеги совершались всей семьей.
Третья группа семей на протяжении всего пребывания на спецпоселении составляла немногим более половины всех семей крестьян-спецпереселенцев. Наиболее типичные для сельской Сибири размер и половозрастная структура семей, входящих в данную группу, позволяют рассматривать происходившие внутри нее процессы как наиболее репрезентативные для крестьянской ссылки. Динамика численности группы (табл.21) указывает на сохранявшийся до 1936 г. отрицательный прирост. Значительный процент в структуре убытия со спецпоселения составляли побеги, их редко совершали
233

всей семьей: как правило, это были два-три члена семьи, которые надеялись впоследствии каким-либо образом переправить к себе остальных. Приближенная к крестьянским семьям традиционного типа первой половины XX в., данная группа характеризовалась, по-видимому, наличием крепких родственных связей, что позволило использовать передачу части престарелых и детей на иждивение как один из способов адаптации.
Таблица 21
Динамики численности семей спецпереселенцев из 4-6 чел.
Год
Прибыло
Убыло

и.

Родились
Вступили в брак
Освобождены, вернулись с фронта и т. п.
Умерли
Бежали
Переданы на иждивение, уехали на учебу
Арестованы
Призваны на фронт
Человек на конец пери<
Среднегодовой прирос (убыль), %
1931








623
—
1932
3
2
1
20
13
4
-
-
592
4,98
1933
11

7
7
15
3
1
—
584
1,35
1934
7
2
1
6
11
2
—
—
575
1,54
1935
11
4

13
3
4
—
—
570
0,87
1936-1940
58
9
2
27
7
12
3
-
590
0,70
1941-1945
25
2
2
17
-
-
2
34
566
0,81
1946-1950
10
3
26
12
3
1
-
-
589
0,81
Четвертая группа семей (7 человек и более) по динамике и структуре прироста и убыли численности сходна с семьями третьей группы: численность группы в 1931-1950 гг. уменьшилась на 4,5 % с 292 до 279 человек, родилось 45 человек (15,4 % от первоначальной численности группы), умерло — 43 (14,7 %), бежало — 19 человек (6,5 %). Сходство объясняется значительной долей детей в их составе (на момент высылки 46,7 % в семьях из 4-6 человек и 53,8 % в более крупных семьях). В первые годы пребывания на спецпоселении большая доля детей обусловливала высокий процент смертности в этих группах, но затем обеспечивала относительную стабильность и потенциал для развития семей.
Анализ демографических параметров показал, что на спецпоселении проявились общие для страны тенденции. Одна из наиболее
234

важных — снижение рождаемости при сохранение высокой смертности. Данный процесс был прежде всего ответом общества на тяжелейшие условия жизни, сложившиеся в стране на рубеже 1920-1930-х гг. В условиях пребывания на спецпоселении, где обстановка была еще более тяжелой и где государство вело сознательную политику на отрыв молодежи от старшего поколения, эта тенденция привела к старению населения спецпоселков. Осознанный или неосознанный выбор стратегии и тактики поведения на спецпоселении во многом зависел от размера семьи и ее состава. Так, для небольших семей с минимальным потенциалом для развития поиск путей вырваться из спецпоселения (побеги, переход на иждивение) был едва ли не единственным способом адаптации. Для больших и средних семей эти же методы были лишь одним из способов решения возникающих проблем, а основой их существования оставались семейные связи.
4.3. Адаптационные практики крестьянских семей на спецпоселении
Изменение проанализированных выше социально-демографических характеристик крестьянских семей во время их пребывания на спецпоселении являлось, однако, результатом не только прямого влияния репрессивной государственной политики и тяжелой социально-экономической ситуации, но и выбранных крестьянскими семьями практик адаптации к условиям жизни. Государство предлагало свои способы адаптации: ударная работа, участие в общественной жизни, сотрудничество с властью и др. С точки зрения большинства спецпереселенцев все это должно было помочь им покинуть места спецпоселения и восстановить свои гражданские права. Такая перспектива была обещана им постановлением ЦИК СССР от 3 июля 1931 г. «О порядке восстановления в гражданских правах выселенных кулаков», согласно которому последние «восстанавливаются по истечении пяти лет с момента выселения во всех гражданских правах и получают право избирательного голоса при условии: а) если они в течение этого срока на деле докажут, что прекратили борьбу против организованного в колхозы крестьянства и мероприятий советской власти, направленных на подъем сельского хозяйства, б) если они покажут себя на деле честными и добросовестными тружениками»1.
Данный публично-правовой акт был принят спустя полтора года после начала массовых антикрестьянских репрессий в виде высылки на спецпоселение. Очевидно, что пауза в определении судеб спецпереселенцев возникла не случайно, равно как и согласование измене
235

ния правового статуса репрессированных крестьян с процедурой их восстановления в гражданских правах. Осуществляя депортацию нескольких сотен тысяч крестьянских семей, сталинский режим сознательно не придал репрессиям четко очерченных законодательных рамок. Депортация, будучи по форме внесудебной, административной ссылкой, абсолютно не вписывалась в нормы последней, поскольку не была ограничена никакими временными сроками (становилась бессрочной), носила не индивидуальный, а семейный характер и соединялась с принудительным трудом. Вокруг спецпереселенцев возник правовой вакуум, в сравнении с ними даже заключенные, содержание и режим пребывания которых в местах лишения свободы регламентировался Исправительно-трудовым кодексом, находились в более определенном положении. Чекисты, в чье непосредственное ведение после расформирования летом 1931 г. НКВД союзных республик перешло управление системой крестьянских спецпоселений, согласились с партийным руководством в необходимости дать крестьянам «перспективу» для стабилизации ситуации в спецпоселках. Простота решения, равно как и необязательность его выполнения, состояла в том, что фактическим критерием для высылки выступало лишение части крестьян избирательных прав в предыдущие годы. Списки на высылку, за небольшим исключением, совпадали со списками сельских «лишенцев», имевшимися в местных органах власти. Сложившаяся в 1920-е гг. процедура восстановления в правах предполагала выполнение двух условий — пятилетний трудовой стаж и лояльность к советской власти. Поэтому высланных крестьян нетрудно было убедить в том, что получение избирательных прав через несколько лет есть синоним амнистии.
Восстановление прав глав семей и совершеннолетних членов из формально-правовой процедуры действительно на пять последующих лет превратилось в заманчивую для спецпереселенцев перспективу и одновременно стало полем столкновения и согласования интересов власти с отдельными категориями репрессированных крестьян. Инициатива в определении порядка и условий восстановления в правах принадлежала карательным органам. Вопрос состоял в четкости критериев и их соблюдении властью и крестьянами. Объявив о «пятилетке» как о сроке, достаточном для отработки на поселении и подтверждения лояльности к власти, спецорганы вскоре объявили о возможности досрочного восстановления в правах для двух групп — молодежи и работников золотоплатиновой промышленности. В первом случае режим руководствовался идеологическим императивом (перевоспитать молодежь, оторвав ее от старшего поколения), во вто
236

ром — экономическими соображениями (создать в краткие сроки из спецпереселенцев кадры постоянных рабочих). Гипотетические опасения, что амнистированная таким образом молодежь покинет спецпоселки, снимались принятием процедурной нормы, согласно которой восстановление в правах действовало только по нисходящей линии: ограничения снимались с сына или дочери и членов их собственных семей (при наличии таковых), но не касались родителей. Подобная процедурная «удавка» удерживала восстановленную в правах молодежь на поселении без серьезных усилий со стороны аппарата комендатур.
Тем не менее, в первые годы действовала норма досрочного восстановления в правах за «ударную» работу передовиков производства, прежде всего из числа молодежи. Первое, широко распропагандированное «списочное» восстановление в правах состоялось весной — летом 1932 г. и было приурочено руководством ОГПУ к празднованию 1 Мая (гражданские права получило около 2 тыс. человек)2. 27 мая 1934 г. по предложению Г. Г. Ягоды ЦИК СССР принял постановление, дающее местным органам власти полномочия восстанавливать в правах спецпереселенцев по истечении пяти лет пребывания их на поселении, а для передовиков производства допускалось досрочное восстановление в правах3. При этом ГУЛАГ, в ведении которого находились спецпоселения, дал указания местным органам обязательно составлять характеристики на представленных к восстановлению в правах лиц и членов их семей:
«...наряду с показателями работы на производстве и участия в общественной жизни поселка, особое внимание уделять степени хозяйственного освоения данной спецпереселенческой семьи: членство в неуставной артели, индивидуальное жилстроительство, покупка в рассрочку дома у хозорганизации, наличие приусадебных огородов, хозяйственных построек, скота и проч.
Восстановленные в правах лица пользуются всеми правами граждан СССР, имеют право выезда из спецпоселения и к ним не могут быть применены никакие ограничения... Конечно, нашей задачей является создание таких условий для лиц, получающих гражданство, при которых у них не было бы желания покидать спецпоселки»4.
В 1934 г. еще ничто не предвещало радикального пересмотра сложившихся норм, при котором власти использовали институт восстановления в правах как механизм точечного амнистирования репрессированных крестьян. Так полагали и региональные партийные деятели, также несшие ответственность за состояние спецпоселений («спецссылки»). В выступлении 26 июня 1934 г. на совещании комендантов секретарь Свердловского обкома ВКП(б) И. Д. Кабаков
237

заявлял: «Средств на спецссылку израсходовано больше, чем нужно, а результаты эффективности израсходования средств самые ничтожные. Побеги не сокращаются, а даже увеличиваются. Это больше чем странно тогда, когда в спецссылке осталось жить короткий срок. И все же, несмотря на то, что срок остался небольшой, бегут»5.
Однако по мере приближения пятилетнего срока с начала первой массовой депортации крестьян (февраль — апрель 1930 г.) руководство ГУЛАГ проявляло небеспочвенную тревогу по поводу их поведения. Все большее число восстановленных в правах спецпереселенцев стремилось покинуть спецпоселки. 2 января 1935 г. начальник управления М. Д. Берман писал Г. Г. Ягоде:
«На 1-ое ноября 1934 года со дня существования трудпоселков всего восстановлено в правах 8 505 семей — 31 364 человека, из которых осталось в трудпоселках 2 488 семей — 7 857 человек, или 25,1 % к числу восстановленных... Для недопущения в будущем подобных явлений считаю необходимым предложить нач. Управлений НКВД следующее: 1. Воспретить массовое восстановление спецпереселенцев в гражданских правах, 2. Восстанавливать в правах в индивидуальном порядке исключительно хозяйственно закрепившихся спецпереселенцев в местах их вселения, 3. Развернуть массовую работу среди восстановленных спецпереселенцев по их добровольному закреплению в трудпоселках, 4. Не допускать возвращения восстановленных в правах спецпереселенцев в районы их прежнего местожительства...»6.
Г. Г. Ягода 17 января 1935 г. обратился к И. В. Сталину с письмом следующего содержания:
«Постановлением ЦИК СССР от 27/V-34 г. о восстановлении трудпоселенцев в гражданских правах безусловно предполагалось оседание восстановленных в местах поселения.
Однако, поскольку специального пункта в закон внесено не было, по мере восстановления в правах отмечены массовые выезды трудпоселенцев с места поселения, что срывает мероприятия по освоению необжитых мест.
Вместе с тем, возвращение восстановленных трудпоселенцев в те края, откуда они были выселены, — политически не желательно.
Считаю целесообразным издание ЦИКом Союза ССР дополнения к постановлению от 27 мая 1934 года, где должно быть указано, что восстановление в правах трудпоселенцев не дает им права выезда из места вселения»7.
25 января 1935 г. постановлением ЦИК СССР требуемое дополнение было внесено и получило силу закона8. Данная дискриминационная поправка, вновь сделавшая пребывание крестьян в ссылке бессрочной, сравнительно быстро обросла рядом нормативных документов репрессивных органов, делавших выезд из поселений вос
238

становленных в правах затрудненным или вовсе невозможным. Циркуляр Главного управления милиции от 3 февраля 1935 г. «О порядке выдачи паспортов высланным кулакам, восстановленным в гражданских правах» предписывал местным органам выдавать данной категории граждан паспорта только по месту расположения трудпоселения, в самом паспорте делать пометку о выдаче документа конкретной комендатурой и прописывать «кулаков» только в местах их поселения9. 17 апреля 1935 г. Президиум ЦИК СССР направил органам власти разъяснение о том, что постановление ЦИК СССР от 25 января 1935 г. распространяется на всех еще находящихся в спецпоселениях «кулаков», хотя бы даже и восстановленных в гражданских правах до января 1935 г.10
15 марта 1936 г. НКВД СССР был издан циркуляр, суммировавший опыт и практику применения постановления ЦИК СССР от 25 января 1935 г. в спецпоселках. Репрессивные органы разработали серию акций для того, чтобы создать из восстановленных в правах квази-привилегированную группу. Восстановленных в правах снимали с общего учета и переводили на «отдельный учет». Им предоставлялось право передвижения в пределах района своего вселения и поступления на работу по своему усмотрению. В отдельных «исключительных» случаях ударникам из числа восстановленных в правах УНКВД разрешало выезд на учебу, лечение и т. д., впрочем, с оговоркой «только в пределах того края, где они поселены». Хозяйственные организации обязывались улучшать жилищные и материально-бытовые условия восстановленных в правах11.
Наступивший 1936-й год оказался особенным во взаимоотношениях власти и спецпереселенцев. Спецорганы, подстраховавшись законом от 25 января 1935 г., могли не опасаться массового легального отъезда из спецпоселков восстановленных в правах «кулаков» и начинать процедуру массового восстановления спецпереселенцев в гражданских правах, широко продекларированную еще в 1931 г. Выше уже отмечалось, что чекисты ввели для данной категории несколько ослабленный режим учета и контроля, а также ряд льгот, действовавших, впрочем, только в пределах комендатур. Обладание «гражданскими правами» «в отдельно взятой комендатуре» сохраняло, тем не менее, привлекательность в глазах спецпереселенцев, остро ощущавших свое ущемленное положение. Спецорганы сделали из обычной, на первый взгляд, процедурной акции пропагандистскую кампанию, рассчитанную не только на среду спецпереселенцев, но и на руководство страны. Чекисты не без оснований полагали, что массовое восстановление в правах спецпереселенцев станет весомым аргумен
239

том в пользу их работы по «трудовому перевоспитанию кулачества» и освоению новых территорий. В начале ноября 1935 г. начальник ГУЛАГ М. Д. Берман обратился к Г. Г. Ягоде с докладной запиской о результатах освоения спецпереселенцами Нарымского Севера, в которой дал процессам карательного освоения самую комплиментарную оценку12.
Масштабы кампании оказались действительно беспрецедентными. Так, в 1935 г. было восстановлено в правах 21 684 спецпереселенца13, летом — осенью 1936 г. 93 992 , в начале января 1937 г. вместе с восстановленными в правах в прежние годы и лишившимися теперь права выезда из спецпоселков эта группа составила 136 350 человек14. В Западной Сибири, где в комендатурах размещалось около 58 тыс. семей (вместе с одиночками почти 220 тыс. человек, или 20 % от численности спецпереселенцев в стране), в 1936 г. в правах было восстановлено около 50 тыс. человек15.
Процедура восстановления спецпереселенцев в правах имела жестко регламентированный характер. В течение нескольких месяцев 1936 г. в эту деятельность были вовлечены комендатуры всех уровней — от поселковых и районных до отделов трудпоселений (ОТП) управлений НКВД краев и областей страны. На кандидатов для восстановления в правах составлялись развернутые характеристики с выделением трех основных групп признаков: производственная деятельность, общественно-политическая активность и наличие условий для «прочного оседания» на поселении. В характеристиках производственной деятельности иногда учитывались трудовые показатели других взрослых членов семьи — для усиления аргументации в пользу восстановления в правах семьи в целом. Эти признаки являли собой модель поведения крестьянских семей (глав и отдельных членов) в производственной и непроизводственной сферах, соответствующую установкам органов власти в отношении спецпереселенцев к исходу пятилетнего срока ссылки. Списки на восстановление в правах спецпереселенцев с перечнем членов семей и короткими характеристиками (4-6 предложений) согласовывались в аппаратах краевых и областных ОТП и после этого поступали на окончательное утверждение в избирательные краевые (областные) комиссии по месту нахождения комендатур. Благодаря этому в региональных архивах, прежде всего Западной Сибири, Урала, Северного края и Казахстана, отложились такие массовые источники как сотни списков, представленных участковыми комендатурами в избиркомы для восстановления спецпереселенцев в избирательных правах. В каждый список включалось от нескольких десятков до нескольких сотен че
240

ловек. Нами были проанализированы списки Анжерской (на 164 человек) и Парабельской (на 202 человек) участковых комендатур16. Содержащаяся в 366 характеристиках спецпереселенцев (глав семей и одиночек) информация может считаться достаточной для определения спецорганами «лояльного» поведения части «контингента» двух групп комендатур Западной Сибири — южных (кузбасских) и северных (нарымских). Южные комендатуры по профилю производственной деятельности относились к промышленным, а северные — к сельскохозяйственным. В каждой группе комендатур к 1936 г. было сосредоточено примерно по ПО тыс. спецпереселенцев. Анализ «кон-тингентов», признанных лояльными к власти и территориально расположенных на юге и севере региона, позволяет сравнить черты их поведения и определить специфику каждого из них. При обработке списков учитывались демографические показатели (пол, возраст, семейное положение), характеристики производственной деятельности, общественно-политические и характеристики приусадебного хозяйства как важного показателя степени «оседлости» на спецпоселении. При подсчетах демографических показателей учитывались характеристики основной единицы учета — главы семьи и бессемейных одиночек.
Распределение глав семей и одиночек по полу в Анжерской (90 % мужчин) и Парабельской (70,8 % мужчин) комендатурах значительно различалось. Это обстоятельство было связано с принципом распределения спецпереселенцев по комендатурам: для работы на шахтах направлялись прежде всего семьи, имеющие трудоспособных глав мужчин, тогда как в нарымских комендатурах значительная доля приходилась на разделенные семьи, где обязанности главы выполняли женщины. Имелись различия и в возрастных характеристиках. В Анжерке средний возраст восстановленных в правах составил 36 лет на момент составления характеристик, самый старший (58 лет) родился в 1878 г., самый молодой (19 лет) — в 1917 г., наиболее многочисленной группой были родившиеся между 1891-1900 гг. (24,4 %) и 1901-1910 гг. (48,8 %). В Парабели средний возраст составил 46 лет, самый старший (70 лет) родился в 1866 г., самый молодой (18 лет) — в 1918 г. Самыми представительными были группы родившихся в 1881-1890 гг., 1891-1900 гг. и 1901-1910 гг. (23,8, 29,2 и 22,3 % соответственно). Доля лиц в возрасте до 46 лет в Анжерке достигала 90,2 %, в Парабели — 57,9 %. В Анжерке был ниже удельный вес одиночек по сравнению с Парабелью (8,5 и 10,4 % соответственно). Доля вдов среди глав семей в Парабели была значительно выше, чем в Анжерке (20,3 и 7,9 % соответственно). Среди одиночек в Па
241

рабели встречались сироты (3,5 %), а также, согласно формулировке характеристик, «порвавшие связь с родителями» (1,5 %), среди глав семей — инвалиды (5,4 %). Такие группы в анжерских списках не зафиксированы. В совокупности все сказанное свидетельствует о большем демографическом благополучии спецпереселенцев Анжерской комендатуры по сравнению с Парабельской, что было результатом целенаправленной политики использования труда спецпереселенцев, когда на «ударные» стройки отбирались и направлялись неразъ-единенные семьи с главами мужчинами, а в северных комендатурах высокой оставалась доля социально пострадавших, уязвимых категорий — вдов, инвалидов, сирот. Восстановление их в правах играло до известной степени роль компенсаторного механизма, но социальная перспектива для них оставалась весьма узкой.
Характеристики профессиональной занятости в Анжерке и Парабели существенно различались и сопоставлению почти не подлежат. В Анжерке доминировавшей группой были шахтеры (40,2 %), а в Парабели — члены неуставных артелей без указания должностей (68,3 %). В Анжерке весьма значительным был удельный вес (26,6 %) тех, чья трудовая деятельность обозначалась обобщенно как «производство», что предполагало работу в инфраструктуре шахт либо в комендатурах. 9,8 % спецпереселенцев Анжерки работали в леспромхозах, 7,3 % имели рабочие специальности слесаря, плотника и др. (в Парабели доля таковых составляла 2,0 %). В конторском аппарате в Анжерке работало 6 %, а в Парабели 3 % спецпереселенцев, медиками и учителями — 2,5 и 2 % соответственно. В Парабели четко выделялась группа лиц, приближенных к аппарату комендатур (уполномоченные комендатур в артелях и зав. продларьками), — 6,9 %. В Анжерке аналогичной можно считать группу бригадиров на производстве (7,9 %).
При подобном разнообразии сфер занятости восстановленных в правах решающим критерием выступал признак интенсивности и результативности труда (ударничество и премирование за работу). В Анжерке среди восстановленных в правах положение ударника доминировало в производственных характеристиках (73,8 %), а доля премированных достигала 16,5 %. В Парабели была своя специфика. Здесь доля ударников глав семей была ниже (53 %), однако имелась значительная группа семей, где главами являлись весьма пожилые люди, в силу своего возраста неспособные к интенсивному труду, но в составе таких семей были дети ударники. В совокупности число семей, где работали ударники, составляло в Парабели 67,3 %. Для неуставных артелей основным производственным показателем
242

выступало количество выработанных трудодней. Среднее число последних для глав семей и одиночек, оказавшихся в списках-характеристиках кандидатов на восстановление в правах, составляло 243, в т. ч. для ударников — 299 трудодней. Работа в неуставных артелях являлась базовым условием для восстановления в правах. В Парабели только 3 % числились отходниками артелей. Характеризуя отношение спецпереселенцев к труду, составители характеристик обращали внимание на год вступления в неуставную артель. В 1932 г., когда кооперирование труда в спецпоселках было нормативно разрешено, в артели вступили 22,9 % восстановленных в правах, в 1933 г. — 30 %, в 1934 г. — 21,4 %. Если для промышленных комендатур главным признаком «закрепления» спецпереселенцев на производстве являлись результаты самой производственной деятельности, то для северных комендатур критерием «оседания» в необжитых местах выступало наличие собственного жилья (изба) и приусадебного хозяйства со скотом. Всеми тремя названными признаками (изба, огород и скот) обладали 54 % восстановленных в правах членов неуставных артелей, избу и скот имели 15,8 %, избу и огород — 7,9 %, только избу имели 5,9 %, имущественное положение 16,3 % семей и одиночек не нашло отражение в характеристике. В качестве интегральной характеристики успешности хозяйствования чекисты применяли критерий полного обеспечения семей продовольствием за счет трудодней и личного подсобного хозяйства (74,8 %). В то же время «зажиточными» были немногие — только 18,8 % семей имели излишки сельхозпродукции. Это свидетельствовало о том, что даже интенсивный (ударный) труд на производстве и наличие подсобного хозяйства позволял спецпереселенцам лишь балансировать на грани выживания. Сами чекисты оценивали долю «вполне окрепших хозяйств» в 14,4 %.
Характеристики общественно-политического поведения спецпереселенцев, дававшиеся чекистами, не отличались разнообразием. Признаки лояльности к власти измерялись на основании вполне конкретных и осязаемых поступков крестьян (выполнение заданий и поручений комендатуры, подписка на заем, участие в деятельности разрешенных в комендатурах обществ и организаций, борьба с побегами и преступностью в спецпоселках и т. д.) либо переводились в достаточно субъективные ценностные оценки (общественная активность, «изжитие кулацкой идеологии» и т. д.). В характеристиках спецпереселенцев Анжерки упоминались: хорошее поведение (без взысканий) — 81,7 %, общественная активность — 60,4 %, выполнение заданий комендантов — 10,4 %, работа уполномоченными комендатуры, старшими улиц и т. д. — 9,8 %, членство в Осодмиле
243

(общество содействия милиции) — 9,5 %, борьба с побегами и преступностью — 7,9 %, подписка на заем — 7,9 %, «изжитие кулацкой идеологии» — 7,9 %, участие в «оперативной работе» комендатур — 2,4 %. На «пересечении» признаков производственной и общественной активности вырастал усредненный облик восстановленного в правах спецпереселенца: ударник труда, общественно активный и с хорошим поведением (второе и третье по меркам чекистов). Такими совокупными характеристиками обладали почти 40 % восстановленных в правах летом 1936 г. Анжерской комендатурой. В качестве типичного примера бюрократического творчества процитируем характеристику шахтера Т. А. Яковлева: «По прибытию в комендатуру работает в шахте 9-15 пом. забойщика, ударник, норму выработки перевыполняет, несет общественную нагрузку по линии комендатуры. Все проводимые мероприятия в поселке выполняет аккуратно, к советской власти лоялен»17.
Набор критериев оценки, который использовали чекисты в Па-рабельской комендатуре, несколько отличался. Доминировавшим признаком было также хорошее поведение (без взысканий) — 66,3 %, но общественников-активистов насчитывалось меньше, чем в Анжерке, — 26,2 %, далее фиксировался такой ценностный признак как «пользуется доверием комендатуры и артели» — 13,4 %, затем «бережное отношение к общественному имуществу» — 7,4 %, а «изживших кулацкую идеологию» оказалось всего 2 %. Усредненным образом восстановленного в правах являлся передовик производства, не имеющий взысканий, обладающий избой и скотом. Приведем характеристику Л. И. Сорокина: «Член артели. Имеется хорошая изба, 1/2 коровы [корова на два хозяйства. — С. К., С. У], 1 штука молочного] рог[атого] скота, полная обеспеченность продовольствием. Сам лучший ударник производственник. Своей инициативой мобилизует массы на выполнение и перевыполнение норм выработки. Прогулов не имеет. Взысканий не имеет»18.
Большинство характеристик содержало усредненный и стандартизированный набор признаков, между которыми устанавливался баланс четко выраженных производственно-имущественных черт и ценностных определений, весьма субъективно трактуемых работниками комендатур. Эмпирический материал на тему «спецпереселенцы глазами комендантов в 1936 году» позволяет судить о весьма высокой степени адаптации репрессированных крестьян к условиям спецпоселения за пятилетний период. В спецпоселках Западной Сибири, по утверждению начальника ОТП УНКВД края И. И. Долгих, «количество восстановленных в правах до Сталинской Конституции
244

(всего по ОТП 11916 хозяйств, в них 57 088 чел.) является одним из результатов политико-воспитательной работы среди контингента и трудовой их перековки»19.
Если же оставить в стороне пропагандистскую риторику высокопоставленного чекиста, то за ней проступает суровая реальность выживания крестьян в экстремальных обстоятельствах спецпоселения. Крестьянские семьи, имевшие практический опыт хозяйствования и получения экономических результатов, позволявших выполнять обязательства перед властью и выходить на рынок с излишками продукции, за пять лет экспроприации и высылки были либо превращены в «рабсилу» на промышленном производстве, либо балансировали на грани выживания в неуставных сельхозартелях. Находясь в полной зависимости от аппарата комендатур, крестьяне были вынуждены принять жесткие правила режима пребывания на спецпоселении. Исследование зафиксировало четкую взаимосвязь между возрастом и совокупностью черт, требуемых властью для восстановления в правах: у лиц старшего возраста было меньше шансов получить статус «ударника» или доказать свою лояльность режиму, нежели у молодежи и части среднего поколения. В то же время режим достиг определенного результата в создании «актива» из числа лиц старшего возраста, сделав привлекательными не только посты уполномоченных или старших десятидворок («десятских»), но и членов групп содействия по борьбе с побегами, осодмильцев, которые боролись за поселковые привилегии путем гласных и негласных сделок с работниками комендатур, что являлось частью сталинской «перековки». Восстановление в правах части вдов, инвалидов и сирот не меняло общей направленности взаимоотношений между спецорганами и спецпереселенцами, где первые устанавливали правила поведения и жизнедеятельности в комендатурах, а вторые накапливали опыт следования им.
Квазипривилегированная группа восстановленных в правах охватывала приблизительно пятую часть крестьянской ссылки. Остальные спецпереселенцы, находившиеся в худших, нежели восстановленные в правах, социально-бытовых условиях, подталкивались режимом — вне зависимости от субъективных устремлений и действий работников аппаратов комендатур — частично к формам протеста, частично к асоциальному поведению. Еще 9 июня 1934 г. ОГПУ был разработан циркуляр «О порядке восстановления спецпереселенцев в гражданских правах», в котором местные спецорганы предупреждались о недопустимости массового восстановления спецпереселенцев в гражданских правах. Пятый пункт циркуляра определял круг тех, кто не подлежал восстановлению в правах: «спецпереселенцы, не порвавшие
245

связи с к.-р. частью кулачества, проходящие по материалам наших органов как ведущие к[онтр]-р[еволюционную] работу, к[онтр]-р[еволюционный] элемент, состоящий на учете наших органов, совершившие побеги из спецпоселков в 1933-1934 г., плохо работающие и нежелающие осваиваться в спецпоселках»20. Вступление в действие в декабре 1936 г. новой Конституции СССР, в соответствии с которой все ограничения в избирательных правах (кроме общепринятых в демократических конституциях) были отменены, лишило какого-либо смысла и без того весьма ущербное с точки зрения изменения правового статуса восстановление в гражданских правах спецпереселенцев. Актуальным осталось лишь снятия со спецучета. Данная процедура, которая требовала соблюдения тех же требований, что и восстановление в правах, до начала Великой Отечественной войны распространялась главным образом на молодежь.
Совершенно очевидно, что среди спецпереселенцев «контрреволюционеры», или «связанные» с ними спецпереселенцы не могли быть значительной величиной. Самыми распространенными основаниями считать поведение спецпереселенцев нелояльным к власти были повседневные, бытовые уклонения от установленных правил режима пребывания на поселении: «плохая работа», каравшаяся штрафами, арестами и т. д. Поселковые и участковые коменданты так часто использовали право наложения административных взысканий (аресты и штрафы за прогулы, самовольные отлучки с работы, нарушение правил внутреннего распорядка и пр.), что избежать таковых за годы пребывания на поселении было почти невозможно. Экстремальные условия жизни на спецпоселении подталкивали крестьян к таким нарушениям как подчистка и подделка продуктовых карточек, получение продуктов и зарплаты вместо бежавших, кража спецодежды, самовольные отлучки в соседние деревни за продовольствием и т. д. Одним из негативных, по мнению спецорганов, признаков поведения спецпереселенцев было нежелание части из них вступать в неуставные артели, оставаясь единоличниками. К 1937 г. доля кооперированных спецпереселенцев в комендатурах Нарымского округа составила 85 %. За пределами неуставных артелей оставалось около 3 тыс. семей21, по этому основанию не подлежавшие восстановлению в правах.
По нашей оценке, не менее 10 тыс. семей спецпереселенцев Западной Сибири имели в своем составе тех, кто пытался совершить побег с места спецпоселения, и по этому признаку также не подлежали досрочному восстановлению в избирательных правах. Статистика побегов и задержаний велась устойчиво с 1932 г. Согласно данным
246

ОСП ГУЛАГ, в 1932 г. из спецпоселков Западной Сибири бежали 40 205 человек, возвращено 9 398, в 1933 г. — 49 718 и 12 647 человек, в 1934 г. - 29 567 и 12 773 человек, в 1935 г. - 13 945 и 9592 человек, в 1936 г. — 5856 и 5334 человек соответственно22. Суммирование пого-довых данных о количестве бежавших и пойманных или вернувшихся на поселение демонстрирует масштабы явлений и сложившиеся в данной сфере тенденции. Вновь на поселение за указанные пять лет были возвращены или вернулись почти 50 тыс. человек. Бегство часто носило семейный характер, а некоторые члены семей скрывались и возвращались в спецпоселки по нескольку раз.
Для периода первых лет формирования комендатурной системы побеги становились повседневными и ординарными явлениями. Вместе с тем, за каждой попыткой или осуществленным побегом скрывалась реальная мотивация опасного с точки зрения последствий действия, являвшегося фактом определенного противостояния и протеста власти. Одной из распространенных в первые годы причин бегства стала попытка извлечь материальные или денежные запасы, оставленные (припрятанные) на «черный день» в местах прежнего проживания. Данная причина побега, как правило, обусловливала появление бежавших в родных или соседних деревнях, у родственников, что позволяло спецслужбам легко просчитывать их маршруты. Николай Михайлович Асанов, высланный в мае 1931 г. из пос. Асановского Вассинского (Тогучинского) района с семьей в составе жены, сына, двух дочерей и отца в Нарымский край, обстоятельства своего побега через несколько месяцев после высылки он описал так:
«<...> был водворен в Парбигскую комендатуру, пос. Озеры, где я проживал там до 18 января 1932 г. 18 января я решил из места высылки уйти на прежнее местожительство пос. Асановский Вассинского р-на ЗСК. Хотел я там продать кое[-]какие вещи[,] оставленные мной перед выселением. Вещи мной были оставлены у родственников, у зятя Лидасова Петра Афанасьевича в дер. Долгово Вассинского р-на, сани, разная постельная принадлежность и другие домашние вещи, которые по прибытии на прежнее местожительство я хотел продать и после чего вернуться опять к семье в Парбигскую комендатуру. Там же в комендатуре у меня осталось семейство[,] состоящее из жены, трех детей и отца. Виновным в совершении побега я себя признаю. Документов для побега у меня никаких небыло. Больше показать ничего немогу. <...> Добавляю[,] что мой сын Василий Асанов ушел из комендатуры раньше еще в октябре месяце и в настоящее время работает в деревне Варюхино Томского р-на в коммуне им. Яковлева[,] сыну моему 16 лет. К сему Асанов»23.
Режим спецпоселений с неизбежностью порождал и воспроизводил протестные формы поведения ссыльных крестьян. Актив
247

ное меньшинство, не смирившееся с несвободой, использовало все возможности, чтобы вырваться из комендатур. Приведенная ниже информация о судьбах членов одной семьи примечательна тем, что здесь в концентированном виде представлены основные модели протестного поведения на спецпоселении: удавшиеся и неудачные побеги, аресты.
Семья Гавриила Гаврииловича Кадышева в полном составе (муж, жена, старший сын Павел с женой и еще пятеро детей) высланы в 1930 г. из с. Черноречка Бердского района в Шегарскую комендатуру. В семье Г. Г. Кадышева в 1932 г. родилась дочь, умершая в возрасте менее года, в 1933 г. в семье Павла родился сын. В личном деле Г. Г. Кадышева имеется информация о непрерывной череде побегов и арестов взрослых членов семьи и подраставших детей. В 1932 г. из Кузнецкой комендатуры, куда он был направлен на работы, бежал Павел Кадышев, через месяц его задержали и этапировали в Колы-ванскую комендатуру в семью отца. В 1933 г. его брат Георгий был осужден Колыванским судом на 5 лет. В -1934 г. он бежал из мест заключения и явился затем к отцу, был арестован и снова бежал в Новосибирск, где был пойман и осужден на три года. Срок заключения отбывал в ДальЛАГ. Весной 1938 г. УНКВД по Новосибирской обл. направило руководству лагеря следующее предписание: «Кадышев — трудпоселенец. Стандартной справки на получение паспорта не выдавать. За два месяца до окончания срока направьте очередным этапом в г. Томск для последующей переотправки в распоряжение Шегарской комендатуры Колыванского района»24. Георгий прибыл в комендатуру, где в дальнейшем работал трактористом.
В 1935 г. из комендатуры бежали вначале Павел, затем его жена Клавдия с двухгодовалым сыном, а также двое детей Г. Г. Кадышева — Александр и Анна. Все они, кроме Анны, были задержаны и водворены на поселение. Анна Гаврииловна была разыскана в Новосибирске только пять лет спустя, в 1940 г. милиция начала готовить ее этапирование в Колыванскую комендатуру, но совершенно неожиданно в ее защиту выступила областная прокуратура, представитель которой 2 декабря 1940 г. опротестовал решение НКВД. В протесте указывалось, что Анна Кадышева во время пребывания в Новосибирске «занималась общественно-полезным трудом, будучи бухгалтером расчетной группы артели "Утильпром" и подпадает под постановление СНК СССР от 20 октября 1938 г. (на момент побега имела несовершеннолетний возраст — 13 лет)», в связи с чем предлагалось ее «освободить от ответственности, с учета трудпоселения снять»25.
248

В 1936 г. очередной побег совершил Павел, который затем несколько лет скрывался. В 1937 г. предприняла попытку бегства вся семья во главе с Г. Г. Кадышевым, но вскоре все они были задержаны. В августе 1938 г. младшая дочь Екатерина совершила побег, вернувшись через несколько недель обратно. Будучи допрошенной, показала, что цель побега — привезти от родственников вещи, оставшиеся у них еще со времени высылки26. Наконец, в январе 1941 г. из бегов вернулся к семье Павел Кадышев. Поскольку он имел несколько побегов, то комендатура возбудила против него уголовное дело по ст. 82 УК РСФСР. Он получил три года лишения свободы и, согласно официальной справке, скончался в местах заключения в 1943 г.27 За период в 10 лет на семью из 11 человек пришлось более десятка побегов, из них два групповых, а также три судебных срока для сыновей Павла и Георгия. Из большой семьи Кадышевых досрочно были сняты с учета поселения только дочь Анна в 1941 г. и сын Александр в 1943 г. Остальные оставались в комендатуре до начала 1950-х гг.
Адаптационные практики, которые использовали крестьянские семьи на спецпоселении, включали как стремление приспособиться к измененным не по их воле условиям жизни, так и попытки разными способами (побеги, выезд на учебу, вербовка на специальные работы и т. п.) изменить эти условия. Судить о преобладании той или другой тенденции сложно. Очевидно, что, помимо данных о рождаемости и смертности, о количестве произведенного зерна и сплавленного леса, должны учитываться судьбы, искалеченные этой вынужденной адаптацией, те самые «щепки». К их числу, безусловно, относятся дети, оказавшиеся в детских домах.
4.4. Детдома Нарыма
В ходе проведения массовых операций по высылке крестьян одной из наиболее социально уязвимых и незащищенных категорий, помимо инвалидов всех возрастов и стариков, являлись дети. Государственные функционеры, опасаясь неконтролируемых антисоветских проявлений, обращали внимание региональных и местных органов на недопустимость массового беженства и бродяжничества, в т. ч. детского. Выполняя директиву председателя СНК РСФСР С. И. Сырцова о проведении мер «[в] отношении детей кулаков, попавших в положение беспризорности», его заместитель Д. 3. Лебедь направил 27 февраля 1930 г. на места запрос о том, практикуются ли в отношении этой категории детей такие меры, как их патронирование, усыновление, передача на иждивение в колхозы и т. д.1
249

По мере формирования системы спецпоселений карательные органы использовали различные механизмы решения «детской проблемы». В частности, в кризисные периоды, когда спецслужбы явно не справлялись с задачей приема и размещения спецпереселенцев (весна 1930 г. и лето — осень 1931 г.), практиковалась «разгрузка» комендатур от нетрудоспособных ссыльных крестьян (детей, стариков, инвалидов) путем передачи их на иждивение родственников.
Более драматично складывалась судьба тех иждивенцев, которые не имели родственников, готовых принять их в свои семьи. Государственным органам предстояло в срочном порядке организовать для них специализированные учреждения — инвалидные и детские дома. Систематизированный учет детей-сирот и инвалидов ОГПУ начало вести с лета — осени 1931 г. с переходом под его управление системы спецпоселений. На конец 1931 г. в комендатурах было выявлено 4 453 сироты, из этого числа на долю сибирского региона приходилось около 800 человек. Поскольку в тот момент ясли и детдома закрытого типа только создавались, то доля устроенных туда сирот (2 тыс.) не достигала и половины от численности выявленных2. В последующие годы проблема сиротства в комендатурах только нарастала, о чем свидетельствовал директива ГУЛАГ ОГПУ местным отделам по спецпереселенцам от 2 ноября 1933 г., в которой говорилось:
«Из имеющихся в ГУЛАГе ОГПУ сведений видно, что в ряде спецпоселков находится значительное число детей различного возраста — сирот, беспризорных, больных и т. п.
Эти дети, не имея родителей, а[,] следовательно^] и постоянных жилищ, влачат полуголодное существование, подвержены всякого рода заболеваниям, которые в большинстве случаев приводят их к гибели.
Как правило, эти дети не заняты ни на каких, даже легких, работах, что развивает среди них нищенство и тенденции к тунеядству».
Для изменения ситуации работникам комендатур предписывалось:
«1. Выявить и учесть всех детей, находящихся в спецпоселках, не имеющих родителей и не занятых на постоянных работах.
Примечание. Учету не подлежат сироты, находящиеся в имеющихся в поселках детучреждениях (детдома, детколонии и т. п.).
2. Все количество выявленных подобного рода детей должно быть размещено в детдомах: а) гражданских организаций и б) специально организуемых Вами при спецколониях.
3. В случае отсутствия в районе расселения спецколоний и невозможности разместить этих детей в детучреждениях гражданского типа, детдома Вами организуются при наиболее крепких и хозяйственно устроенных сельхоз- и кустпромартелях»3.
250

Первые детдома на территории нарымских комендатур появились на рубеже 1931/32 г. как следствие громадной смертности (по статистике СибЛАГ, за период с июня 1931 г. по июнь 1932 г. умерло 25 213 человек, или 11,7 % от общей численности спецпереселенцев в Нарыме)4. Поначалу, как следовало из докладной записки СибЛАГ в крайком партии от 21 ноября 1931 г., чекисты не предполагали создание стационарной сети детдомов в комендатурах, намереваясь вывозить сирот из пределов комендатур для размещения в уже существовавших «гражданских» детских учреждениях:
«До сего времени по комендатурам выявлено детей-сирот 800 человек. По сети ОНО распределено 476 человек, остальные готовятся к распределению во вновь организуемые интернаты в городах Томске и Бийске. По линии крайздрава к постройке 15 детских яслей (срок 1.01.1932 г.) еще не приступлено.
В Томске в доме ребенка содержатся 72 человека детей до 4-летнего возраста. Организована в Томске же детбольница на 50 человек. Существующие детдома инвентарем твердым и мягким обеспечены полностью.
По последним данным от крайОНО в Томске из последних прибывших туда детских партий отобрано 90 детей больных, которые, неся карантин, находятся в лагере в тяжелых условиях. В данное время в Томске находится инспектор крайОНО, командированный туда специально для размещения детей сирот»5.
В дальнейшем сеть детских домов в нарымских комендатурах формировалась весьма быстро: к осени 1933 г. в 20 детских домах размещалось 2156 детей6.
В феврале 1933 г. зав. нарымским окрОНО направил в крайком ВКП(б) докладную записку о положении, в котором оказались детские дома округа:
«<...> состояние детских домов катастрофическое. Из 17 детдомов только 4 детдома имеют более или менее приличные здания, остальные детдома размещены в бараках, полуземлянках, крестьянских избах. Страшная перегруженность помещений: на одного ребенка приходится 0.25 кв. м. пола. Дети спят на нарах, под нарами и на полу. Нет постельных принадлежностей. Дети обеспечены одеждой и обувью в отдельных домах на 15-75 % потребности. Например, детдома Каргасокского района на 825 чел имеют: теплых пальто — 323, теплой обуви — 195 пар, кожаной обуви — 302 пары, верхнего белья — 1005 пар, нижнего белья — 1038 пар, шапок — 336, полотенец — 553, одеял — 301. Из-за отсутствия обуви дети посещают школу по очереди. Дети дошкольники совершенно лишены возможности выходить на улицу. Дети получают полуголодную норму питания: 8 кг муки, 0.5 кг крупы, 0.4 кг сахара, 0.2 кг жиров. Эта норма выдается очень неаккуратно: содержание на январь — февраль с. г. получено от крайоно только 17 февраля — 23 тыс. руб. — по 7 руб. на ребенка в месяц, вследствие этого некоторые детдома были по несколько дней без питания. Без срочных мероприятий в детдомах возможны большие осложнения — вплоть до повального заболевания и вымирания детей»7.
251

Крайком, возложивший своим постановлением от 15 апреля 1933 г. ответственность за нормализацию ситуации в спецпереселенческих детдомах на ряд краевых снабженческих и хозяйственных органов и СибЛАГ, обязал Нарымский окружком ВКП(б) в дальнейшем контролировать положение дел. О том, насколько ситуация «нормализовалась», можно судить по постановлению окружного партийного органа от 22 октября 1933 г., в констатирующей части которого отмечалось:
«<...> а) детские дома чрезвычайно перегружены (сверх комплектов в Гришкинском детдоме 120 чел., в Тогурском — 150 чел, в Чижапском — 80 чел., в Крыловском — 60 чел., в Новиковском — 60 чел.) и помещения в большинстве случаев мало приспособлены: местами темные, холодные бараки;
б) недостает летней обуви 800 пар, верхней одежды — 700 комплектов, столовой посуды — 900 комплектов, совершенно отсутствует для всего контингента детей теплая одежда,
в) управление Сиблага не выполнило апрельского и июньского решения крайкома ВКП(б) об улучшении питания детдомов, питание остается до сих пор при низкой калорийности из-за отсутствия животных жиров.
г) воспитательная работа поставлена крайне неудовлетворительно, имеются случаи антикоммунистического воспитания (избиение детей в Гришкинском, Новоселовском детдомах). Штат в детдомах в большинстве засорен идеологически чуждым элементом (16 воспитателей из самих трудпоселенцев). КрайОНО не выполнило апрельского решения крайкома ВКП(б) о командировании 20 воспитателей в детдома,
д) участковые] коменданты не прикрепили медработников для постоянного обслуживания детдомов, не обеспечили борьбы с антисанитарией, вследствие чего имеются случаи инфекционного заболевания в детдомах (в Тогурском и Новоселовском)»8.
В большинстве пунктов постановляющей части окружком апеллировал к краевому комитету партии с тем, чтобы последний обязал те же органы, на которые ранее возлагались обязанности «выправить» положение в нарымских детдомах, принять партийные директивы к исполнению. Лишь в нескольких случаях окружком пытался «обязать» участковых комендантов организовать дополнительное снабжение детдомов за счет ресурсов спецартелей, а также создать при детских домах производственные помещения. Требование «решительно улучшить руководство и контроль над детдомами трудпоселенцев» было предъявлено также к райкомам ВКП(б). Между тем директивы местным парткомам имели скорее формальный характер, поскольку реальных полномочий и рычагов для контроля над ситуацией в детдомах, фактически подчинявшихся, как и вся система
252

поселений, аппаратам комендатур, у окружкома не было. Об этом красноречиво говорит последний пункт постановления, содержавший просьбу о наказании работников спецорганов: «За допущенный саботаж в строительстве столовой и бани для Гришкинского детдома, непринятие мер к заведующему детдомом, избивавшему детей, просить крайком партии и Сиблаг, т. Долгих, привлечь бывшего учко-менданта Бочарникова к ответственности»9.
Функционеры местного и краевого уровней, принимавшие многочисленные решения, призванные нормализовать положение в детских домах, исходили из посылок, что решение вопросов финансирования, строительства, питания и других видов недостающих ресурсов в совокупности с «правильным» подбором кадров даст сравнительно быстрый эффект. С этим, в частности, связывались надежды на приход в детские дома по разнарядке 20 новых работников. О том, какой увидела ситуацию назначенная осенью 1933 г. руководителем Кры-ловского детдома кандидат в члены партии П. С. Шишкина, видно из ее обращения, направленного 28 декабря 1933 г. в местную парторганизацию:
Заявление.
Настоящим прошу разобрать мое заявление и помочь мне в работе. С 29 сентября 1933 г. я стала работать в Крыловском д/доме. Детский дом я застала в хаотическом состоянии. Основной хронической болезнью д/дома являлась частая смена администрации, систематическим следствием которой допрашивались дети, судебные процессы и опять же участие в них детей. Все это вместе взятое настолько сгустило атмосферу в д/доме, что разрядить последнюю стоило больших трудов. На внедрение вопросов коммунистического] воспитания не было обращено совершенно внимания и вообще воспитательной работы среди детей не велось. За три месяца работы все же видны сдвиги в работе, конечно не отрицаю того, что есть и недоделки.
Я надеялась на то, что мне, как кандидату партии доверили воспитание детей, за что я конечно отвечаю. Все же получается как-то наоборот, там, где нет особой надобности, вмешиваются другие. 19/ХП в д/дом был направлен стрелок Ковыличев для оформления материала на бывшего завхоза Емельянова. Но последний не ограничился опросом меня и воспитательницы, он в час ночи вызывал детей и вел допрос. Тогда я его предупредила^] чтобы он этого не делал. Все эти допросы детей так их портят, что сильно отражаются на работе среди них. Считаю в корне неверным такое положение и прошу принять меры к изжитию последних. Есть и еще чище случаи, когда сотрудники уч. ком[ендату]ры допускают явную обезличку, приезжают в д/дом без моего ведома, пробегают по общежитиям. Люди в лице Дворниченко и Ахмезянова не знают видимо 6 условий Сталина и в данном случае вреда обезлички. Если такие экскурсии ради удовольствия[,] то нужно будет их делать не в д/доме. <...>
253

Здесь обслуживающий персонал при д/доме[,] за исключением учителей^] которые все приходящие[,] и 2-х воспитателей — т/поселенцы и адм/с[сыльные]. Львиная доля работы при д/доме воспитательная. Перед нами стоит задача из 135 чел. детей воспитать 135 комсомольцев. А потому прошу партийную ячейку дать на должность воспитателя (по штату должно быть 3 воспитателя, имеется сейчас 2) комсомольца стойкого, выдержанного.
В течение проработанного времени я работала не за страх, а за совесть, и вижу, что у меня много недоделок и работать мне очень трудно. Прошу партийную ячейку оказать мне помощь в работе, обеспечить полным руководством10.
Обращение кандидата в члены ВКП(б), заведующей детским домом к другим местным партийцам с призывом о помощи («обеспечить полным руководством») примечательно тем, что оно демонстрирует своего рода «сшибку» в сознании маленького руководителя. Она должна воспитать из 135 «кулацких» сирот столько же будущих комсомольцев, но «мелочи жизни» ежедневно подрывают движение в направлении к данной цели. Это и тяжелое наследие прежней проворовавшейся администрации с постоянными проверками и нагнетанием психоза подозрительности с вовлечением детей во взрослые разбирательства, и бесконтрольное вмешательство работников комендатуры в повседневность детдома в форме «экскурсий» (следует учитывать, что в детдомах находились переростки обоего пола в возрасте до 17-18 лет), против которого автор письма протестовала в неявной, завуалированной форме. Фактически в письме содержится отрицательный ответ на вопрос о возможности успешного воспитания в спецпереселенческих детских домах, где представители власти являлись разрушителями тех основ, которые ею и провозглашались.
К осени того же 1933 г. выявился основной круг проблем функционирования комендатурных детских домов, необходимость решения которых признавалась на всех уровнях: от участковых комендатур до краевых партийно-государственных структур, однако с годами их нерешенность (или недорешенность) переводила данные проблемы из «острых» в «хронические». Первая из них состояла в постоянном росте «контингентов» воспитанников детдомов. Высокая смертность в спецпоселках являлась причиной притока сирот в эти учреждения. Массовое бегство части переселенцев, когда состояние крайней нужды и неопределенности в своем будущем заставляло родителей оставлять детей на поселении в надежде на их помещение в детские дома, приводило к появлению и дальнейшему росту категории, которая в документах фиксировалась как «полусироты». К этой же категории относили детей, попадавших в детдома из-за нетрудоспособности ро
254

дителей, как правило, из неполных или многодетных семей. Рост числа одиноких детей и подростков диктовал необходимость не только расширения сети детдомов (к ноябрю 1933 г. в нарымских комендатурах насчитывалось 20 детдомов вместо 16 в 1931 г.), но и специализации детских учреждений: для устройства детей до четырехлетнего возраста было создано четыре дома ребенка на 400 мест. Вопрос о создании специальных учреждений для детей дошкольного возраста не был решен — данную возрастную категорию размещали в общих детских домах. Социально-экономическая стабилизация ситуации в спецпоселках в середине 1930-х гг. не решила проблемы перегруженности детских домов: помимо того, что приток в детские дома оставался больше численности покидавших их, часть детдомов была ликвидирована (на октябрь 1936 г. их насчитывалось 12)11.
Делались попытки развивать институт патронирования детей-сирот, достигших 14-летнего возраста, семьями переселенцев-родственников и неуставными артелями. Однако подростков из детских домов весьма неохотно принимали в семьи и в спецартели. Кроме того, как фиксировали документы проверок, руководители детских домов зачастую использовали перспективу передать ребенка на патронирование как инструмент запугивания детей. В частности, в постановлении Каргасокского РК ВКП(б) «О состоянии детских домов» от 19 февраля 1936 г. особым пунктом осуждались «явно антисоветские методы воспитания со стороны б[ывшего] зав. Новиковским д/домом Тольц, сводившиеся к запугиванию детей передачей их в артели, физического наказания и т. д., в силу чего имеет место и сейчас боязнь детей патронирования в артели»12.
Положение нарымских детдомов вновь оказалось в центре внимания окружных и краевых органов в 1936 г., когда руководство НКВД СССР и его региональные органы возбудили вопрос о передаче всей производственной базы и социально-культурной инфраструктуры тех комендатур, которые располагались компактно и имели сельскохозяйственный и кустарно-промысловый профиль, в ведение гражданских территориальных органов. И если с хозяйственной деятельностью спецартелей решение вопроса затянулось практически на два года, то передача детских домов Нарымского округа от ОТП УНКВД по Запсибкраю в ведение КрайОНО произошла довольно быстро. Выводы краевой комиссии, принимавшей детские дома от спецорганов, датированные 1 октября 1936 г., заняли пять страниц плотного машинописного текста, основная часть которого посвящена рутинному описанию состояния материально-технической базы и финансирования детдомов. Наряду с этим были зафиксированы
255

прежние проблемы, связанные с регулированием «контингентов» детдомов, в первую очередь наличие в детдомах округа 243 детей-переростков от 14 лет и старше:
«Ввиду того, что детдома в условиях Нарыма не имеют производственной базы, а также близлежащих предприятий, воспитанники детдомов, достигшие 14-летнего возраста, отрываются от учебы и передаются в артели. Отсюда и материальная необеспеченность воспитанников и переход на неправовое положение. Выход из этого положения может быть в следующем:
1. Сохранить воспитанников до окончания курсов 7-летней школы на содержании детских домов или
2. В противном случае допустить организованный вывоз в школы при предприятиях и на предприятиях для ученичества с дальнейшим патронированием»13.
Комиссия выявила ряд типичных финансовых и кадровых нарушений, которые являлись результатом не злого умысла, а необходимости разрешения периодически возникавших кризисных ситуаций: «Текучесть и движение контингента детдомов, достигающие по отдельным детдомам, например по Чаинскому району — 150 чел., принятых и выпущенных без снижения контингента в целом чрезвычайно ухудшило материальную базу детдомов, так как расходы на разгрузку производились за счет основного бюджета детдомов за счет питания детей <...> Так как преподанные штаты не соответствовали контингентам и штаты увеличивались внештатно, в результате чего фонд зарплаты выплачивался за счет питания детей (Бакчарский д/дом вместо полагающихся 32 чел. имеет штат в 66 чел.)»14.
Драматичная ситуация, сложившаяся из-за значительного увеличения случаев заболевания трахомой в нарымских комендатурах, потребовала срочного перепрофилирования одного из детдомов, Но-воселовского, в специализированный для лечения детей от этой хронической вирусной болезни глаз:
«1. Отметить, что в соответствии с постановлением Крайисполкома, Новоселовский детдом Колпашевского района разгружен от здоровых детей и детдом необходимо передать Крайздравотделу с прямым назначением, как медико-педагогического учреждения для содержания и лечения трахомотозных детей. Одновременно просить Крайздравотдел предусмотреть сметные ассигнования <...> по Новоселовскому трахо-мотозному детдому на контингент 175 чел. (вместо предусмотренного Крайисполкомом контингента на 100 чел.). Основание — число трахомотозных по детдомам достигает в настоящее время свыше 175 чел.
2. Учитывая полное отсутствие хоз. санитарного оборудования для обслуживания данного детдома (дезокамера пропускного типа, инвентарь больничной обстановки) и хоз. надворные постройки — сарай для
256

лошадей, жилые помещения для квартир сотрудников, переброска здания школы на расстояние 7 клм. — просить Крайисполком ассигновать, кроме предусмотренных ранее 50 тыс. руб. дополнительно сумму 30 тыс. руб.»15.
Для того чтобы несколько разрядить ситуацию с детскими домами в Нарымском округе, краевые органы начали рассматривать вариант перевода нескольких детдомов в районы, расположенные южнее, преимущественно в Кузбасс (постановление президиума Запсиб-крайисполкома от 3 января 1937 г.), пользуясь возникшей после передачи детских учреждений из ведения НКВД гражданским органам возможностью размещать детдома для детей-сирот из семей спецпереселенцев вне территории комендатур. Такое перемещение могло отчасти решить проблему «разгрузки» детдомов от переростков, для которых открывалось больше возможностей для трудоустройства16. Однако 7 мая последовало новое постановление краевого органа, фактически отменившее предыдущее: было решено создать крупный детский дом в окружном центре Нарыма — пос. Колпашево, а также на 1937 г. «утвердить выпуск 480 чел. переростков из детдомов Нарымского округа, обязав Окрисполком, КрайОНО и Крайсовпроф провести трудоустройство переростков в колхозы, на предприятия и в учреждения Нарымского округа»17. Можно только предположить, что данным решением крайисполком подтвердил фактически дискриминационный статус нарымских детских домов, выпускники которых были призваны стать частью трудовых ресурсов для директивно созданного в данном регионе комендатурного производственного комплекса.
В делопроизводстве Нарымского окружкома партии сохранился документ весны 1937 г., подготовленный для данного органа инспектором КрайОНО Токаревой, которая в период с 1 по 27 марта 1937 г. провела проверку пяти из десяти детдомов округа. Ниже приводится с некоторыми сокращениями написанная ею «Докладная записка»:
«Все детские дома, за исключением Тогурского, смешанного типа. Возраст детей в них от 4 до 18 лет. При каждом доме есть значительное количество детей переростков, которые должны быть весной этого года трудоустроены или переданы для дальнейшего обучения в техникумы, ФЗУ и т. п. По четырем [так в документе. — С. К., С. У.] проверенным домам переростков 208 чел, а по всем десяти 355 чел.
Детей, имеющих родителей или близких родственников, адрес которых уже установлен, по пяти домам — 299 чел.
В большинстве проверенных домов площадь помещений не соответствует имеющемуся контингенту детей, в силу чего создается большая скученность и антисанитария. Особенно тесно в Тоинском и Бакчарском
257

д/домах. По имеющимся материалам не лучше обстоит дело в Новиков-ском и Новосельцевском д/домах. В силу недостаточной жилой площади, неуменья использовать правильно имеющуюся площадь, а также отсутствия достаточного количества кроватей, дети во всех домах, как правило, спали по два, по три человека на койке.
В результате такого положения почти при полном отсутствии медицинского контроля и слабой постановке воспитательной работы во всех д/домах имеют место факты половых извращений <...>.
Воспитательная работа во всех домах находится на очень низком уровне и по существу сведена к простому присмотру за детьми, соблюдению режимных моментов. Внешкольная работа не организована, а если кое где что и делается, то носит случайный характер.
Педагогический коллектив школ, даже тех, которые обслуживают в основном детский дом, стоят в стороне и практической помощи д/домам в организации живой, творческой работы с детьми не оказывает. Кружки ни в одном доме планово не работают. Вечера самодеятельности иногда проводятся, но к ним не готовятся, и они бывают очень бедны и не интересны для детей. Содержание вечеров самодеятельности заключается, главным образом, в плясках или какой-нибудь инсценировке.
Физическое воспитание детей можно сказать отсутствует. Лыжи, коньки есть во всех детдомах, хотя в незначительном количестве, но они или без ремней, или лежат в складе без употребления. В ряде домов есть музыкальные инструменты, но ни в одном доме нет струнного оркестра. Используются только патефоны во все время дня, без всякого плана.
Библиотечки сейчас есть в каждом доме, но не используются так, как нужно. Дети читают без разбора и воспитатели не интересуются, как они понимают прочитанное.
Пионеры есть во всех домах. Пионеры выделяются по своей успеваемости и дисциплине, но пионерская организация в целом не является организатором и инициатором массовой работы. Пионерские комнаты есть во всех д/домах, но они[,] как правило[,] (за исключением Кругловского) находятся под замком и используются только пионерами для проведения отрядных и звеньевых сборов. Доступ остальным воспитанникам не всегда возможен и очень ограничен. Такая неумелая постановка работы вожатыми в ряде домов привела к антагонизму между пионерами и не пионерами. В Тоинском доме группа ребят произвели выстрел в пионерскую комнату. Пионер вожатая этого д/дома Чепок-Коренюк откровенно говорит, что с ее стороны были допущены ошибки в том, что она во всей работе резко противопоставляла пионеров и этим самым способствовала нездоровым взаимоотношениям.
Слабая постановка воспитательной работы привела к тому, что дети в большинстве своем, особенно младшего возраста, страшно недисциплинированны, грубы. В отдельных домах есть наличие воровства (Гришкин-ский), курение табаку и пьянство отдельных воспитанников в Тоинском доме. В этом же доме во время нашего пребывания, было вывешено объявление в уборной ["]курком работает с 7 утра до 10 часов вечера, вход
258

свободный["] подписали председатель, секретарь и заведывающий табачного отдела <...>.
Педагогический коллектив школ в отдельных домах (Бакчарский) очень часто практикует удаление из школ воспитанников на 3-5 дней. Эта мера к результатам не приводит, о чем сами педагоги вынуждены были признаться. Признались и в другой ошибке, что они воспитанников выделили в особые классы, не смешивая с родительскими детьми[,] и в то же время не обеспечили их квалифицированными работниками. Во всех д/домах есть по несколько воспитанников, которые не посещают школу и ни зав. д/домами, ни Районо ничего особенного в этом не видели, а считали в порядке вещей. Пропуск уроков без уважительных причин, опаздывание на уроки — явление обычное в д/домах. В Тоин-ском д/доме была целая группа воспитанников 3-4-5 классов, которые категорически отказывались посещать школу. В настоящее время после изъятия группы дезорганизаторов, большинство из этой группы посещают школу.
Трудовое воспитание детей проводится только в порядке самообслуживания, но очень слабо. Большая часть детей в самообслуживании не участвует. Мастерские, вернее помещения для них есть, но дети не обучались, хотя возможность к этому есть.
Чрезвычайно плохо обстоит дело с медицинским обслуживанием. Врачебный осмотр детей не проводится, обслуживают только медицинские сестры или лечпомы комендатур по совместительству. Только в Бак-чарском доме врач бывает еженедельно. Особенно плохо с медпомощью в Тоинском и Кругловском д/доме. В Тоинском доме у детей младшего возраста очень много болячек на лице, руках. Есть подозрение на чесотку, хотя медсестра заверяет, что это простые расчесы от худосочи.
Санитарно-гигиенические навыки детям почти не прививаются: ни в одном доме нет зубных щеток, индивидуального мыла. Умывальников очень мало (один с двумя-тремя носками на 60-80 человек), а в Гришкинском совсем нет умывальников, и дети умываются из чайных бокалов, никакой речи об утреннем и вечернем туалете быть не может. Часть детей не умываются совершенно. Вид детей чрезвычайно неряшливый <...>.
Обеспеченность мягким инвентарем очень слабая, от одной до двух смен белья нательного и постельного. В некоторых д/домах дети спят без простыней (Кругловский, Гришкинский), хотя простыни и есть. Воспитатели не требуют, чтобы дети спали на простынях, и они из чувства "бережливости", когда ложатся спать, то простыни снимают.
Твердый инвентарь чрезвычайно беден, в лучшем случае есть скамейки и кое где табуреты. Ни шкафов, ни тумбочек для хранения учебников нет, а поэтому книги и тетради, как правило, хранятся над постелями. Рабочих комнат совершенно не было выделено, а поэтому дети целыми сутками сидели в своих спальнях или лежали. Сейчас, когда предложили выделить рабочие комнаты и днем в спальнях не бывать, то дети в большом недоумении, что же они будут делать, почему они не могут лежать тогда, когда им захочется.
259

Питание детей в большинстве домов хорошее. Обед в два, три блюда, завтраки, ужины горячие. <...> Особенно хорошо дело с питанием в Тоинском детдоме. Столовая в детском доме — самое лучшее место. Само помещение очень чистое, уютное. <...>.
Руководящий состав работников д/домов, заведующие, довольно крепкий. <...> Плохо обстоит дело с воспитательским персоналом. Во время обследования мы разговаривали с каждым работником в отдельности. В результате этих бесед выяснилось, что культурный уровень работников чрезвычайно низок. Значительная часть из них почти не читают художественной литературы, газет. Правда, есть часть работников, которые при умелом руководстве ими смогут работать, но вся беда в том, что руководить ими по существу некому. Заместители завед. по воспитательной работе сами чрезвычайно слабы и своего назначения не оправдывают. Формально заместители есть во всех д/домах, а по существу почти ни одного. <...>.
Среди технического персонала есть отдельные люди, которые пытаются проводить разлагательную работу среди детей. Такой факт имел место в Гришкинском и Бакчарском д/доме. В Бакчарском д/доме сами дети пионеры дали отпор и потребовали увольнения уборщицы, которая непочтительно отнеслась к бюсту тов. СТАЛИНА»18.
Далее Токарева формулировала свои предложения по улучшению ситуации в детских домах округа, включавшие 13 пунктов. В части из них речь шла о необходимости распределения воспитанников по возрастным категориям, специализации учреждений: создать на базе Гришкинского детдома специальный дошкольный детдом, переведя туда из других домов детей дошкольных возрастов; составить именной список переростков с распределением их по районам округа для трудоустройства последних; «установить твердый профиль каждому детдому по производственному обучению детей» и т. д.19
О том, что после перехода детдомов из ведения НКВД в гражданское образовательное ведомство ситуация существенно не изменилась, достаточно красноречиво свидетельствует приводимый ниже в выдержках документ — направленная в крайком партии информация инспектуры Нарымского окрОНО «О состоянии детских домов в Нарымском округе на 1-ое сентября 1937 г.». Отметив, что, наконец, начата «типизация домов» (Тогурский и Новосельцевский детдома «типизированы в дошкольные»), инспекторы зафиксировали трудности в «выводе» переростков из детдомов (вместо намеченного постановлением крайисполкома от 7 мая 1937 г. планового выпуска 400 подростков удалось трудоустроить только 139 человек при отчетливо выявившемся нежелании хозяйственников брать на работу воспитанников детдомов). Фиксируя те же проблемные точки, что и ранее (перебои с финансированием, снабжением, «кадровый голод»
260

и т. д.), функционеры обращали особое внимание на дезорганизацию в воспитательной сфере: «Воспитательная работа в домах падает. Режимные моменты не выполняются. Дети предоставлены сами себе, неорганизованно идут в тайгу, шишкуют, жгут костры. За последний месяц произошли небывалые явления: побеги (2 побег[а] в Круглов-ском доме), побеги из Гришкинского и Белоярского домов воспитанников, перевезенных из Кругловского дома, бежавших обратно (дети найдены). За летние месяцы детская среда значительно дезорганизована»20.
Простое прочтение и сопоставление информации, где обсуждалась и анализировалась ситуация в детдомах Нарыма на протяжении 1933-1937 гг., приводит к выводу, что с момента возникновения и дальнейшего существования сеть детских домов как сегмент социально-культурной инфраструктуры нарымских комендатур балансировала на грани выживания. Несмотря на значительное количество решений, принимавшихся в разные годы вовлеченными в данный процесс организациями и учреждениями, круг проблемных вопросов оставался практически неизменным. Следовательно, речь идет о системной причине, которая видится в чрезвычайно низком статусе детских специализированных сиротских учреждений, сравнимом разве только с инвалидными домами. Маргинальное положение внутри собственно маргинального труд(спец)поселенческого социума отражало общую ситуацию взаимодействия двух миров — «правового» и дискриминируемого, ссыльного. Детские дома становились микромоделью указанного взаимодействия, того пространства, где представители власти должны были претворить в жизнь идею воспитания из «кулацких» сирот будущих «строителей социализма» — пионеров и комсомольцев, а крестьянские сироты являлись объектами воспитательного и режимного воздействия. Документы воспроизводят, хотя и мозаично, две оппозиционные линии поведения в среде самих воспитанников — адаптивную и протестную, деструктивную с точки зрения власти. Расслоение и взаимное недоверие между детьми подпитывалось с двух сторон: со стороны взрослых (руководителей детдомов, учителей, мобилизованных комсомольцев), искавших причины трудностей в наличии среди воспитателей и обслуживающего персонала трудпоселенцев, и со стороны самих сирот, в среде которых пионеры становились изолированным меньшинством. В повседневности, где выживание становилось нормой существования сирот, они стремились получить тот минимум ресурсов для жизни в виде пищи, одежды и крова и элементарного присмотра за ними, которые обеспечивал, главным образом, низший персонал. Сиротам психоло
261

гически ближе были работавшие в детдомах на разных должностях трудпоселенцы, носители крестьянских традиций, быта и норм.
В свете вышесказанного не представляется сколько-нибудь неожиданным или парадоксальным, что некоторые крестьяне-спецпереселенцы усматривали в помещении своих детей в детские дома определенную перспективу. Экстремальные условия спецпоселения подталкивали глав семей на действия, совершенно невозможные в обычной ситуации. Одной из поведенческих моделей становились поиски способов обеспечить выживание детей младших возрастов, главным образом путем их передачи если не родственникам, то в детские дома. Документы личного дела Василия Ивановича Левыкина раскрывают некоторые обстоятельства, определявшие подобный вариант развития событий. В. И. Левыкин проживал со своей семьей неподалеку от с. Рождественка Битковского района Новосибирского округа, имея водяную мельницу и подсобное хозяйство. В 1928 г. во время хлебозаготовительного кризиса он был арестован по ст. 107 на 3 месяца, после чего лишен избирательных прав и вынужден перебраться с двумя малолетними дочерьми на заработки в Новосибирск. 17 мая 1931 г. решением Битковской райпятерки его жена, проживавшая на мельнице, была выслана с двумя другими малолетними детьми как жена бывшего мельника-«лишенца» в комендатуры Нарымского края. Поскольку Левыкин в это время работал в Новосибирске на одном из крупных производств в затоне, то он попал под категорию «кулаков, проникших на промышленные предприятия», был арестован и направлен в Дом заключения, где находился около двух лет на принудительных работах, а двух дочерей родственники переправили в комендатуру к матери. Весной 1933 г. выпущенный на свободу для соединения с семьей Левыкин был направлен к семье в один из спецпоселков Парабельской комендатуры. Будучи больным (сказывались несколько лет германского плена в период Первой мировой войны и два года принудительных работ в СибЛАГ), он оказался не в состоянии в условиях спецпоселения обеспечить четверых детей и 16 июля 1935 г. направил в районную комендатуру заявление следующего содержания:
«Прошу Вас гр-н Комендант определить моих детей в детдом для дальнейшего их воспитания и учения их по завету Ленина для детей.
В виду моей старости[,] слабости[,] и ухода годов[:] мне 56 годов[,] жене 53 годов. Жена совершенно больная[,] работать не может[,] и на основание выше изложенного прошу вас по возможности поспешить их отправить в виду моего недостатка в питании[,] дабы их не привести к потери здравого рассудка:
262

1) Юля возраст 13 годов 2) Аля возраст 12 годов 3) Маня 7 годов не училась в школе
Мы дети от имени отца и матери от самих себя просим вас гр-н комендант войти в наше положение и не оставте нашу просьбу. Так что мы желаем учится справки у нас школьные на руках.
К сему Левыкин В И»21.
26 июля 1935 г. Парабельский участковый комендант Чернышев направил коменданту Центральной комендатуры следующее предписание: «Объявите трудпоселенцу пос. Малиновка Левыкину Василью Ивановичу, что ему в ходатайстве — определении детей в д/д отказано, т. к. последние перегружены и принимаются в них лишь дети Круглых Сирот; а Левыкин вполне может содержать свою семью»22.
В процитированных выше источниках отчетливо прослеживается линия поведения, избранная главой семьи в одной из наиболее кризисных ситуаций, когда сознательно и взвешенно ставился в практическую плоскость вопрос о возможном разделении семьи с целью выживания слабейшей ее части (детей) путем помещения в детский дом. Мотивация обращения сочетала значимые (по мнению заявителя) для представителя власти политические (просьба обеспечить детям «правильное воспитание») и прагматические (уменьшить тем самым число иждивенцев на содержании в комендатуре) аргументы. Ходатайство со стороны отца подкреплялось согласием детей жить в детском доме. Готовность детей уйти от родителей с целью не просто выжить на спецпоселении, но и получить возможность дальнейшего продолжения обучения в школе (в поселковых комендатурах имелись только начальные школы) в сочетании с признанием родителями неспособности обеспечить собственных детей подталкивала взрослых на решения, невозможные в прежних ординарных условиях для крестьянской семьи. Отказ коменданта Левыкину в его просьбе не являлся чем-то необычным: так требовали должностные инструкции, препятствовавшие помещению в детские дома детей, родители которых считались трудоспособными. В этих случаях родителям оставалось либо попытаться отправить хотя бы часть своих детей к родственникам вне комендатур (подобная практика не поощрялась, поскольку вслед за переправкой детей к родственникам через некоторое время взрослые члены семьи совершали побег), либо определять детей в относительно состоятельные семьи старожилов, где девочки-подростки за приют и еду выполняли посильную работу по дому, следили и ухаживали за маленькими детьми («жили в няньках»). Так были вынуждены поступить и Ле-выкины, отдав своих дочерей «в люди» (в частности, А. Левыкина
263

жила в трех семьях, в т. ч. в семье политического ссыльного, окончила среднюю школу, затем Колпашевское педагогическое училище, работала в сельских школах спецпоселков Нарымского края)23.
4.5. Воздействие повторных репрессий в отношении спецпереселенцев на судьбы их семей
Повторные репрессии в отношении крестьян-спецпереселенцев в форме арестов и лишения свободы по различным статьям УК РСФСР, а также наказаний в административном, внесудебном порядке являлись фактором, постоянно присутствовавшим во взаимоотношениях власти и ссыльных. Определение формата наказаний находилось в ведении карательных структур, работники которых имели весьма широкие возможности варьировать «меры привлечения к ответственности» спецпереселенцев. Так, согласно «Временному положению о правах и обязанностях спецпереселенцев, об административных функциях и административных правах поселковой администрации в районах расселения спецпереселенцев», утвержденному ОГПУ 25 октября 1931 г. и просуществовавшему практически на протяжении всех 1930-х гг., права комендатур в этой части фиксировались в разделах V и VI:
V. ПРАВА КОМЕНДАТУР.
1 .Комендатуры ОГПУ имеют право привлечения к ответственности спецпереселенцев, нарушающих порядки и законы, установленные администрацией поселков, другими административными органами советской власти и Советским правительством.
2. Привлечение к ответственности осуществляется:
а) в административном порядке самой комендатурой в рамках предоставленных ей прав;
б) в административном порядке вышестоящими органами ОГПУ по спецпереселенцам по представлению комендатур;
в) в судебном порядке Коллегией ОГПУ по представлению ПП ОГПУ;
г) в общегражданском судебном порядке по представлению органов ОГПУ или следственных органов Наркомюста. <...>.
В случаях, содержащих в себе элементы уголовных и политических преступлений, передавать дела для разрешения через Коллегию ОГПУ или органы Наркомюста.
VI. О ПОРЯДКЕ ПРИВЛЕЧЕНИЯ К ОТВЕТСТВЕННОСТИ СПЕЦПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ В УГОЛОВНОМ ПОРЯДКЕ ЗА УГОЛОВНЫЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ.
1. Спецпереселенцы подсудны в обычном для всех граждан порядке за имущественные и против личности преступления.
2. Комендатуры ОГПУ в этих случаях являются первичными органами дознания, применительно к функциям, выполняемым милицией.
264